Дин Кунц - Казино смерти

Луч моего фонарика потускнел. Я заменил батарейки, достав запасные из рюкзака.

С помощью держалки-липучки закрепил фонарик на левом предплечье.

Сунул нож в один из карманов.

Выпил полбутылки воды, которую не оставил Дэнни, и задался вопросом, как он там. Выстрелы из ружья, должно быть, напугали его. Он, вероятно, подумал, что я мертв.

Может, я действительно умер, только еще не знаю об этом.

Я спросил себя, а не нужно ли отлить. Вроде бы такого желания пока не возникало.

Не найдя других доводов для задержки, оставив рюкзак на крысином кладбище, я начал спуск по вертикальному желобу.

На кабельном канале с очень большим номером, который, кажется, назывался «Дерьмо, которое по TV больше никто не показывает», однажды я видел древний сериал об искателях приключений, которые спустились к центру Земли и открыли там подземную цивилизацию. Естественно, империю зла.

Император напоминает Мина Безжалостного и собирается устроить войну с поверхностным миром и захватить его, как только будут разработаны лучи смерти. Или когда его огромные ногти удлинятся еще больше и будут соответствовать статусу правителя всей планеты. Выполнение любого из этих условий будет означать начало войны.

Подземный мир населен обычными ворами и бандитами, но есть еще два или три вида мутантов, женщины ходят в рогатых шляпах, и, само собой, там обитают динозавры. Фильм снимали за десятилетия до изобретения компьютерной анимации, так что роль динозавров выполняли даже не пластилиновые модели, а игуаны. На них что-то наклеивали, чтобы они выглядели даже более страшными, чем динозавры, но с первого взгляда становилось ясно, что это несчастные, затравленные игуаны.

Спускаясь по лестнице, переступая с перекладины на перекладину, я прокручивал в памяти сценарий сериала, пытаясь сосредоточиться на абсурдных усах императора, на одной ну очень забавной расе мутантов, похожих на карликов в кожаных штанах, вспоминал обрывки диалогов главных героев, их крайне неудачные попытки шутить, динозавров-игуан.

Но мои мысли продолжали возвращаться к Датуре, этому ржавому гвоздю в ноге, к Датуре, к обратному психическому магнетизму, к тому моменту, когда она вспорет мне живот и вытащит из желудка амулет. Не радовала, ой, не радовала меня такая перспектива.

И воздух в желобе оказался похуже, чем, скажем, на двенадцатом этаже, который хоть чуть-чуть, но продувался через разбитые окна. Здесь пахло теми же гарью, расплавленным пластиком, обожженным металлом, плесенью, серой, но запахи эти настолько настоялись за прошедшие годы, что воздух, казалось, становился все гуще. Еще немного, и его можно будет пить.

Время от времени к желобу подходили широкие горизонтальные трубы, иногда из них тянуло легким ветерком. Этот воздух пах иначе, чем в желобе, но не лучше.

Дважды тошнота подкатывала к горлу. И мне приходилось прерывать спуск, чтобы справиться с рвотным рефлексом.

Вонь, клаустрофобический эффект печной трубы, запахи химикалий и плесени привели к тому, что голова у меня пошла кругом, когда я спустился всего на четыре этажа.

И даже зная, что все это — плоды моего разыгравшегося воображения, я не мог не задаться вопросом, а не лежит ли на дне желоба пара трупов (человеческих — не крысиных), которых не нашли ни пожарные, ни спасатели. И не вдыхаю ли я запахи еще не до конца разложившихся тел.

Чем ниже я спускался, тем ощутимее крепла во мне решимость не светить фонарем вниз. Я боялся, что на дне желоба увижу не только два трупа, но стоящую на них улыбающуюся женщину.

Кали всегда изображают обнаженной, бесстыдной. Частенько костлявой и высокой. Из открытого рта торчит длинный язык, видны два клыка. Ее красота — красота ужаса, которая тем не менее привлекательна.

Каждые два этажа в желоб вливались горизонтальные короба. В местах пересечений мне приходилось перебираться с одной лестницы на другую. Для перехода я использовал нейлоновую веревку. Массивные узлы служили достаточно надежной опорой для ног.

Во всяком случае, мне удавалось перебираться с лестницы на веревку и обратно, несмотря на головокружение и подкатывающую тошноту.

Я подумал, что услышал внизу какое-то движение. Замер, потом сказал себе, что шум этот — эхо моего дыхания, и продолжил спуск.

Нарисованные краской на стене номера показывали, мимо какого этажа я спускаюсь, даже если к желобу не подходил горизонтальный короб. Когда я добрался до второго этажа, моя нога попала во что-то мокрое и холодное.