– Хорошо. Но Тревор – как бы это лучше сказать – он, пожалуй, больше в духе Горди.
– Более агрессивный?
– Я думаю, в нем больше того, что Горди называет «хищностью».
Коллеги чаще называли его совсем другими, куда менее тактичными словами.
– Я тоже не вегетарианец.
– Я поговорю с Горди. Но у меня нет фаворитов – я сохраняю нейтралитет.
Послышался стук в дверь. Джоан снова приглашающе махнула рукой. Дверь открылась, и, ослепительно улыбнувшись, в комнату вошел высокий приятный мужчина с взъерошенными каштановыми волосами и спокойными карими глазами. Тревор Аллард был высок и строен – мускулистый и самоуверенный, он все еще выглядел как капитан университетской команды, которым не так давно был.
– Ты готова, Джоан? – спросил он. – О, привет, Джейсон, я тебя сразу не заметил.
Когда я приехал домой, Кейт уже вернулась с работы. Она лежала на жестком антикварном диванчике с книжкой женских историй, готовилась к встрече в своем книжном клубе. Клуб состоял из девяти одноклассниц и однокурсниц, которые раз в месяц собирались вместе, чтобы обсудить книги, написанные исключительно женщинами.
– У меня сегодня игра, – поцеловав ее, напомнил я.
– Ах точно, сегодня же вторник. А я хотела приготовить оригинальное блюдо из тофу по рецепту из кулинарной книги, но я так понимаю, времени у тебя нет?
– Я перехвачу что-нибудь по дороге на стадион, – быстро согласился я.
– Как насчет вегетарианского сэндвича?
– Да нет, спасибо. Не беспокойся…
Кейт не отличалась особенными кулинарными талантами, и это увлечение тофу было очень некстати, но я восхищался тем, что она в принципе вставала к плите. Ее мать даже не знала, где находится плита. В богатые времена у них в доме жила кухарка. А моя мать приходила вечером после утомительного рабочего дня в регистратуре в офисе у врача и готовила сытный ужин для нас с отцом – обычно что-нибудь вроде макарон по-флотски с томатным соусом. Тогда я даже не мог себе представить, что у кого-нибудь, кроме героев кинофильмов про красивую жизнь, может быть собственная кухарка.
– Я поговорил с Джоан и сказал ей, что хочу принять участие в конкурсе на новую должность, – сообщил я.
– Дорогой, это прекрасно. Когда интервью?
– Ну, я пока даже не знаю, пожелает ли Горди пригласить меня на собеседование. Уверен, что на этой должности он предпочтет видеть Тревора.
– В любом случае, он должен пригласить тебя на интервью!
– Горди никому ничего не должен.
– Он обязательно тебя пригласит, – уверенно произнесла Кейт. – И тогда ты скажешь ему, как сильно ты хочешь получить эту работу и как ты для нее подходишь.
– Мне уже и в самом деле хочется получить эту работу. Хотя бы ради того, чтобы Тревор не стал моим боссом.
– Я не уверена, что это лучший аргумент, дорогой. Можно я покажу тебе кое-что?
– Конечно. – Я заранее знал, что она мне покажет. Это будет какая-нибудь картина, созданная одним из опустившихся «обездоленных» художников в отвратительном примитивистском стиле. Такое случалось как минимум один раз в месяц. Кейт сходила с ума от очередной картины, а я просто не мог ее понять.
Она ушла в прихожую и вернулась с большой картонной коробкой, из которой вытянула квадратный кусок холста. Она расправила его перед собой, сияя от гордости:
– Потрясающе, правда?
Похоже, на картине было изображено огромное черное многоквартирное здание, под которым лежали крошечные раздавленные люди. Один из этих крошечных человечков был в процессе превращения в шар голубого пламени. У другого изо рта выплывал пузырь с надписью: «Я раздавлен долгами капиталистического общества». Над зданием по безоблачно-голубому небу летала огромная стодолларовая купюра с крылышками. Произведение венчали написанные сверху слова: «Боже, храни Америку».
– Талантливая работа, правда? Эта ироничная надпись «Боже, храни Америку»… Это фаллическое здание, олицетворяющее долги, которые давят на простых маленьких людей.
– Ты считаешь, что это здание похоже на фаллос?
– Джей, перестань. Назови его живым воплощением инженерных достижений или массивной громадой, если тебе так больше нравится.
– Ну хорошо, – согласился я и сделал вид, что действительно согласен.
– Это художественное выражение целой жизненной истории, созданное гаитянской художницей Мари Бастьен. Она была очень известна на Гаити, и недавно ей пришлось переехать в Дорчестер вместе с пятью детьми. Она одинокая мать. Я думаю, она могла бы стать новым Фейтом Ринггольдом.
Читать дальше