Максим Михайлов - Дикие нравы

Выпалив все это единым духом, Максим умолк, пытливо вглядываясь в глаза генерала, надеясь в их черной глубине прочитать ответ, который должен был стать для ООНвца приговором, и мог быть приговором так же и для него самого. Джексон долго молчал, задумчиво шевеля тонкими нервными губами, комкая пальцы левой руки в кулаке правой.

— Ладно, будь по Вашему, я не хотел соглашаться на это, но мне хочется отплатить Вам за предотвращенный взрыв. Кроме того, мне понравилась Ваша искренность. Значит, не доверяете тем, у кого другой цвет кожи, хе-хе… Что ж, в этом мы с Вами сходимся, мосье Макс… Пойзон, разместить наших гостей, накормить, обеспечить всем необходимым. Детали работы обсудим завтра, сегодня, как я вижу, вы слишком устали для серьезного разговора. А некоторые, — он ожег презрительным взглядом еле держащегося на ногах Андрея. — И вовсе не в себе… Так что до завтра, господа, надеюсь новый день вы встретите отдохнувшими и готовыми отработать так щедро подаренную вам жизнь. Ведь ваши друзья с прииска хотели вас расстрелять, правда? И только храбрости моих разведчиков вы обязаны тем, что еще живы, не так ли?

Возразить было нечего, все действительно обстояло именно так, как говорил самозваный генерал.

Разместили их на самом деле как гостей, прямо по-королевски, щедро выделив отдельную палатку из полинявшего выбеленного солнцем брезента в самом центре лагеря.

— Ну, вот и ваш дом, — широко повел рукой Пойзон, иронично улыбнувшись. — Надеюсь дом временный и пребывание в нем не затянется сверх меры… Располагайтесь, отдыхайте… Ужин и завтрак вам доставят прямо сюда. Настойчиво рекомендую не покидать палатки без особой нужды, то есть не покидать вообще. Белым бесконтрольное брожение по лагерю май-майя может очень дорого обойтись, здесь многие имеют к угнетателям немалый счет. Так что дружеский совет: оставайтесь в палатке до тех пор, пока вас не вызовет генерал. Утром я загляну вас проведать. Что-нибудь еще?

— Самая малость, — угрюмо буркнул Максим, исподлобья глядя на майора. — Если уж Вы собираетесь нас кормить, извольте предусмотреть и то, куда потом будут утилизироваться отходы этого процесса. Понимаете, о чем я?

Куртуазная манера выражаться, свойственная Пойзону, делала неудобным прямое произнесение в беседе с ним слова «дерьмо», и потому Максим счел необходимым объясняться намеками.

— Раз уж нам небезопасно покидать палатку…

— А, вот вы о чем, — рассмеялся, наконец, сообразивший, куда он клонит Пойзон, и тихо свистнул, обернувшись назад.

Тут же откуда-то из-за сплошных рядов палаток, шалашей и навесов возник невысокий паренек в камуфляже с проржавевшим ведром, закрытым новенькой эмалированной крышкой. Вокруг громко жужжа, носились взволнованные мухи. Юный май-майя, почтительно склонив голову, подошел к офицеру и замер, ожидая дальнейших указаний. Пойзон повелительно кивнул солдату на вход в палатку, но бывший начеку Максим тут же отрицательно замотал головой. Еще не хватало, чтобы источавшее на полуденной жаре ужаснейшее амбре ведро занесли туда, где они собирались провести почти сутки, а возможно и дольше. В итоге импровизированную ночную вазу торжественно установили перед входом.

— Могу быть полезен чем-то еще? — деликатно осведомился Пойзон и, так и не получив ответа, церемонно раскланялся на прощание.

Максим тоже изобразил ему вслед что-то отдаленно напоминающее не то мушкетерский поклон, не то реверанс королевской фрейлины.

Время до ужина оба пленника провели в полусонном оцепенении, в накалившейся на солнце палатке температура была подстать парной в русской бане, тем не менее, ни один не решился покинуть ее. Максим раздевшись до нижнего белья и бросив одежду ворохом на грубые сколоченные из тонких древесных стволов нары завалился на них, молча уставившись в брезентовый потолок, сквозь который уныло просвечивали острые пики солнечных лучей. Все мышцы болели, голова шла кругом, слегка подташнивало, ужасно хотелось пить, настолько, что он даже рискнул отхлебнуть той мерзкой с тухлым привкусом теплой воды, которую обнаружил в пятилитровой пластиковой бутылке возле своих нар. Выпитая жидкость ничуть не утолила жажду и мгновенно выступила потом, покрывшим все тело мелкой бисерной россыпью. Говорить и думать было практически невозможно, липкая жара, казалось, просто расплавила, растопила мозги. Андрей валялся на соседних нарах. Этакое дежа вю, всего лишь сутки назад наблюдалась почти такая же картина, только в другом месте этой чертовой страны. И ООНовец тогда выглядел не в пример лучше, чем сейчас. Наблюдатель от пережитых потрясений изрядно осунулся и будто бы враз похудел, даже ростом стал вроде бы ниже. Сейчас он лежал на спине с закрытыми глазами, периодически вздрагивал всем телом, изредка вскрикивал или принимался тихо стонать. Максим решил, что это выходит из организма страх. Он читал когда-то о таком явлении: когда при реальной опасности, неотвратимой угрозе, нависшей над человеком, разум просто блокируется, не в силах справиться с надвигающимся ужасом, и человек просто впадает в ступор, тем самым неведомые защитные механизмы подсознания спасают его от возможности сойти с ума от страха. Зато потом, когда ситуация так или иначе разрешилась, подавленная и блокированная эмоция все же берет свое, заставляя уже в воображении раз за разом вновь и вновь переживать ушедший в небытие ужас. «Ничего, ничего, только на пользу, пусть пока дрожит и скрежещет зубами, по-крайней мере с политинформациями и нравоучениями лезть не будет, — зло решил про себя Максим. — Авось с ума не съедет и не помрет…»