Вольфганг Хольбайн: От часа тьмы до рассвета

— Давайте, профессор. Я помогу вам выбраться, — запинаясь, проговорил санитар.

Кровавые брызги превратили его лицо в демоническую маску. Труп его коллеги был сильно изуродован, выстрел почти в упор практически разорвал его тело.

— Хорошо, что это чудовище, наконец, убито, — сказал санитар, подходя ко мне. — Он практически был уже не человек. — Голос санитара становился все тише по мере того, как он говорил, как будто он боялся пробудить мнимое чудовище к жизни, если он громко назовет его по имени. — Я слышал, что врачи говорили о последних снимках. Нечто подобное не должно было жить… Это… — некоторое время санитар подыскивал подходящие слова, но потом передумал и только пожал плечами.

У меня было такое чувство, как будто у меня в желудке кто-то распустил большой колючий кулак. Что за снимки имел в виду этот тип? О чем, черт возьми, говорил этот мешок мяса? Что могло так обеспокоить врачей уже после того, как они узнали, что я убил трех людей в крепости? Я попытался сосредоточиться на мыслях санитара, но получилось, что я словно стою перед огромной стеной с десятком мониторов, показывающих каждый отдельную программу. Мелькнуло лицо миловидной темноволосой женщины с двумя маленькими детьми, передо мной промелькнул вид сельской улицы. Экскурсия в город… Как можно сориентироваться в этом хаосе?

Но я не решился спрашивать санитара об этих снимках. Я боялся, что таким образом я рискую разрушить созданный мной мираж, спрашивая о чем-то, что профессор, роль которого я сейчас исполнял, наверняка хорошо знал. Если бы я лучше знал, на что я способен, а на что нет! Насколько я могу овладеть волей человека?

— Позаботьтесь, пожалуйста, о госпоже докторе Бергман, — я кивнул в направлении Элен. — У нее сильно болит операционный шов. Ей трудно будет двигаться своими собственными силами.

— Вы думаете, ей можно доверять? — прошептал санитар и опасливо оглянулся назад. — Она ведь… она же из них…

— Она совершенно не опасна, — спокойно ответил я, чтобы успокоить испуганного санитара. — У доктора Бергман изменения зашли не так далеко, как у Горресберга.

В то время как я говорил все это, я одновременно следил за мыслями этого санитара. Эти проклятые способности не стоили ломаного гроша! Как раз в этот момент я наткнулся на воспоминание, как этот парень сдавал экзамены в медицинском училище, списывая у своего соседа. Было такое ощущение, что я разыскиваю пресловутую иголку в стоге сена.

Тем временем санитар направился к Элен, а она отползала от него в угол. Наверное, она думала, что теперь он убьет ее. Ну а как она могла понять, что здесь происходит? Конечно, профессор Зэнгер не посвятил ее, как Юдифь, в свои планы.

Воспоминание о Юдифи вызвало во мне новую волну бессильного гнева. Неужели все это было лишь игрой? Неужели в действительности она ничего ко мне не чувствовала? Зачем тогда она все это делала?

Великан схватил Элен под мышки и поднял. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она просто смирилась со своей судьбой. В ее глазах стояли с трудом сдерживаемые слезы страха, и мне очень хотелось сказать что-то, чтобы ее успокоить. Может быть, я смогу сделать это телепатически…

Нет, это безумие. Я могу манипулировать мыслями, но я не могу разговаривать в голове другого человека. Кроме того, я никак не мог ослабить свою концентрацию на мыслях санитара. Если этот парень хоть на какой-то миг снова станет хозяином своих мыслей, он увидит, что перед ним не профессор Зэнгер, и тогда нам обоим конец.

У меня задрожали ноги, и я на несколько мгновений прислонился к стене. Если бы я только знал, как зовут этого проклятого санитара! Но в отличие от врачей и медсестер санитары не носят табличек с именами на груди. Как называл Зэнгер своих людей: по именам, или все они были для него на одно лицо и ему было все равно, кто перед ним? Нет, если учесть, чем занимались в этой клинике, персонал здесь должен был быть штучным. Каждый должен был быть убежден в важности общего дела. Риск, что кто-нибудь слишком болтливый может испортить все дело, был слишком велик, хотя, наверное, людей, которые точно знали, какие исследования они проводят, и имели доступ к лабораториям, расположенным под крепостью, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

— Вам нехорошо, господин профессор? — его голос прозвучал не как у подлизы, а искренне озабоченно.

Я отвернулся.

— Все в порядке, — солгал я. — Это возраст, знаете ли. Эта ночь, это слишком много для меня… — И получить выстрел, и получить такую дозу наркотика, прежде всего, подумал я про себя. — Будьте, пожалуйста, так любезны, проводите меня и доктора Бергман в мой кабинет. Мне нужно там кое-что с ней обсудить. У меня такое впечатление, что она не понимает, что здесь происходит.