Харлан Кобен - Невиновен

– Что? – спросил он.

– Если у нас обоих будут такие телефоны, я смогу посылать тебе на работу картинки с голенькими девочками.

Мэтт отворил дверцу.

– Так в «Веризон» или «Спринт»?

Оливия улыбнулась. Его сердце учащенно забилось.

– Я люблю тебя, ты же знаешь.

– Я тоже тебя люблю.

Они сидели в машине. Оливия обернулась к нему. Мэтт заметил озабоченность в ее глазах.

– Все будет хорошо, – промолвила она. – Ты ведь это знаешь, верно?

Он кивнул и выдавил улыбку. Впрочем, Оливию это не убедило.

– Оливия?

– Что?

– А ну-ка расскажи мне еще про голеньких девушек.

Она похлопала его по руке.

Но тревога вновь вернулась к Мэтту, как только они зашли в магазин «Спринт». Улыбка продавца казалась какой-то сатанинской, и вообще он был похож на дьявола из фильма, которому главный герой, наивный парень, продает свою душу. И когда продавец извлек и разложил перед ними карту Соединенных Штатов, где, как он объяснил, не охваченные роумингом участки были окрашены в ярко-красный цвет, Мэтт отпрянул от прилавка.

Что же касается Оливии, энтузиазма она не утратила, впрочем, его жена почти всегда была восторженной женщиной. Одной из тех немногих людей, которые умеют извлекать удовольствие из всего. Эта ее черта лишний раз доказывала, что противоположности тянет друг к другу.

Продавец трещал, не закрывая рта. Мэтт уже давно отключился и не слушал его, а Оливия, напротив, впитывала каждое слово. Задала пару вопросов, просто из вежливости, но торговец уже понял: дамочка не только у него на крючке, но уже смазана, сдобрена специями, хорошо прожарена и готова к употреблению.

– Позвольте мне подготовить все бумаги, – сказал продавец и отошел.

Оливия взяла Мэтта за руку, ее лицо сияло.

– Разве не здорово?

Мэтт поморщился.

– Что такое?

– Так ты правду сказала: совсем голенькие?

Она расхохоталась, прижалась щекой к его плечу.

Нет, разумеется, веселость Оливии, непрестанные улыбки и прочее были продиктованы не только природным оптимизмом и перспективой приобретения мобильного телефона. Телефон с камерой являлся символом, знаком великих перемен.

У них будет ребенок.

Два дня назад Оливия сделала домашний тест на беременность и, сияя, поделилась с Мэттом своей радостью. Тот увидел в этом знаке, красном крестике на белой пластине, даже что-то религиозное. И утратил дар речи. Они целый год пытались зачать ребенка, практически как только поженились. Стресс от неудач плавно перешел в некий магический ритуал, сопровождавшийся измерением температуры, пометками в календаре, длительным воздержанием и бешеным и сосредоточенным рвением, когда период воздержания заканчивался.

И вот теперь все это позади. «Рано еще говорить, – предупреждал он ее. – Давай не будем забегать вперед». Но лицо, волосы, глаза Оливии приобрели какое-то особое сияние, с этим не поспоришь. Ее просто захлестывала радость. И Мэтт перестал сомневаться.

Поэтому они и пришли сюда.

Мобильные телефоны с камерами, всячески стремилась подчеркнуть Оливия, позволят их будущей дружной семье жить, как их родители и представить не могли. Благодаря этим волшебным аппаратам можно с легкостью определить местонахождение ребенка, уберечь его от многих опасностей, запечатлеть на память первые шаги, первые слова, то, как он играет, развивается – в общем, все, что угодно.

Таков по крайней мере был план.

Час спустя они вернулись в дом, который делили с соседями. Оливия чмокнула мужа в щеку и двинулась наверх.

– Подожди! – окликнул ее Мэтт. Он держал телефон в руке и сосредоточенно хмурился. – Хочешь, попробуем, ну, это… видеоизображение?

– Видео длится всего пятнадцать секунд.

– Пятнадцать секунд. Не густо. – Он пожал плечами. – Придется сократить любовную прелюдию.

Оливия тихо застонала.

Они жили в густонаселенном и непрестижном районе Ирвингтона, в утешительной тени гигантской пивной бутылки. Едва выйдя из тюрьмы, Мэтт счел, что лучшего не заслуживает, что было близко к истине, поскольку просто не мог позволить себе ничего лучшего. И вот, несмотря на протесты семьи, девять лет назад начал снимать себе здесь жилье. Ирвингтон – шумный город с высоким процентом афроамериканского населения, примерно около восьмидесяти. И у кого-нибудь вполне могло создаться превратное мнение, что Мэтт до сих пор испытывает вину и поселился здесь, чтобы чувствовать себя как в тюрьме. Сам-то Мэтт знал: все не так просто, как кажется, но иного объяснения у него не находилось. Кроме одного: он не должен возвращаться туда, где жил прежде, до заключения. Слишком уж разительны произошедшие с ними перемены.