Георгий Ланской - Смерть в ритме танго

Олег Чирцов не погиб, как предполагал Кирилл. Ему повезло, если можно так сказать, и он остался жив. Однако то состояние, в котором он сейчас находился, тяжело было назвать жизнью. Эта… это существо в пропахшей лекарствами комнатке тяжело было назвать человеком. Забальзамированная мумия – вот наиболее подходящее сравнение, пришедшее на ум Кириллу. Тощие руки, тонкие ноги… косточки, обтянутые кожей. Голова с острыми скулами и провалившимися глазами. И шелест дыхания, срежет дыхания… шум еще работающих легких, которые еще функционируют.

Позади что-то скрипнуло и двинулось. Кирилл не оглядывался.

– Он слышит? – спросил он. Мать Олега подошла к изголовью кровати и села рядом на старую табуретку.

– Слышит. Это почти все, что он может делать, только слышать и смотреть. Говорит еле-еле, и то не понять что. Нет у нас денег на операции. Он сломал себе все, что можно, когда из окна выпал: позвоночник, ребра, обе руки. Ребром легкое повредил, теперь живет на одном.

Провалившиеся глаза вдруг двинулись и уставились прямо на Кирилла. Губы шевельнулись, но звука не было.

– Олег, ты помнишь Богдана Тихомирова? – спросил Кирилл, сев рядом прямо на кровать. – Если помнишь, закрой глаза один раз, если нет – два раза.

«Да», – сказали глаза.

– Ты помнишь почему ты прыгнул?

«Да».

– Ты мне скажешь, почему?

«Нет».

Мать Олега прерывисто перевела дыхание.

– Ты прыгнул из-за него?

Молчание. Только скрежет дыхания.

– Ты знаешь, что случилось с Богданом?

Глаза заметались из стороны в сторону. В них вспыхнули два вопросительных знака и что-то сильно похожее на страх.

– Ты не знаешь?

«Нет»

– Недавно Богдана убили.

Хрип. Сухой и страшный. Левая рука, лежавшая на одеяле неподвижно дернулась. Скрюченные пальцы вцепились в покрывало.

– Что вы делаете?! – закричала женщина. – Замолчите немедленно и уходите отсюда. Кирилл не отреагировал, все же чувствуя себя чудовищем.

– Я ищу человека, который мог желать ему смерти. Ты знаешь, кто это может быть?

«Да»!

– Кто?

Скрюченный палец ткнул в тощий живот.

– Ты?

«Да».

– Ты что-то сделал для этого?

«Нет».

– Но ты хотел?

– «Да».

– Сколько времени он в таком состоянии? – спросил Кирилл у матери. Та, вытерла текущие из глаз слезы. На ее лице появился странный волчий оскал.

– Да всегда он в таком состоянии. Это ему сейчас еще полегче. Оставьте моего сына в покое! Вы разве не видите, что ему тяжело с вами разговаривать?

– К нему никто не приходил в последнее время?

– Да к нему вообще никто не пришел, – заорала женщина. – Стоило ему заболеть, все его бросили, сволочи. Он по телефону разговаривать не мог, так смс посылал, когда чуть оклемался. И никто, никто не ответил! Никто не пришел проведать! Он тут заживо гниет, никому не нужный, а у меня денег нет ему операцию сделать.

Женщина завыла и принялась биться головой о спинку кровати. Кирилл положил ей руку на плечо.

– Успокойтесь, пожалуйста. Может вам воды дать?

– Убирайтесь вон! – завопила женщина с невероятной злобой. – Пришел он тут расспрашивать! Без вас обойдемся.

Чувствуя себя лишним, Кирилл встал и пошел прочь. Версия лопнула, но он ничуть об этом не жалел. Чирцов чисто физически не мог убить Богдана. Нанять же убийцу у него не было средств. Если бы он был причастен к убийству, то вряд ли, грабив квартиру, лежал бы в вонючей комнате, без средств к существованию. Все-таки след оказался ложным. Уходя, он обернулся и посмотрел на кровать.

По лицу Олега катились две слезинки. Инвалид плакал, плакал по человеку, которого должен был ненавидеть…

Мозаика, под названием «Богдан Тихомиров» упорно не желал складываться. Мнения об этом парне были весьма противоречивыми. Никто не назвал Богдана добрым, однако, очень многие люди готовы были отдать все, чтобы просто войти в число его друзей. Что тянуло их к нему?

Его называли жестоким. Факты подтверждали, что так дела и обстояли. Слишком много разбитых сердец, слишком много поломанных судеб. Богдан был разрушителем, который не считался с людским мнением на свой счет. Вопросы морали его не останавливали. Человек его характера был бы просто отвратителен, однако…

По малейшему зову, он приходил на помощь к своим друзьям, коллегам. Его менее удачливые собратья по «языку» говорили, что он иногда отказывался от выгодного контракта, чтобы помочь… И без зазрения совести мог отбить кусок хлеба у тех, кого недолюбливал или просто не знал.