Георгий Ланской - Не умирай в одиночку

Артем собрался быстро, я отвез его к другу, а потом пожалел об этом. Вечером мне совершенно нечем было себя занять. Нет, можно было организовать нехитрую тусовку, сходить в ресторан, но душа как-то настойчиво требовала женского общества. Душе хотелось брюнетку, ростом метр шестьдесят пять, с точеными чертами лица, слегка восточного типа и псевдонимом Гюрза. Я вздохнул. Словно услышав мои мысли, в кармане завозился телефон. Я глянул на номер – он ни о чем мне не сказал.

– Алло, – донесся до меня томный женский голос, – это Валера?

– Предположим, – весело ответил я, хотя голос тоже не показался мне знакомым. – Чем обязан?

– Ну как же, – капризно ответила моя собеседница, – ведь мы договорились сегодня встретиться.

Я глубоко задумался. Что-то мне подсказывало, что я действительно с кем-то должен был встречаться, но напрочь забыл с кем. Собеседница правильно поняла мое молчание.

– Это Милана. То есть Вивиана. Из чата.

– А, – обрадовался я. – Действительно. Ты уж прости, замотался на работе.

– Ничего, бывает, – милостиво простила меня Вивиана. – Я на машине. Куда мне подъехать?

Я назвал свой любимый ресторан. Милана-Вивиана сообщила, что она совсем рядом и будет там через пару минут. Я обещал приехать в течение четверти часа и поехал. Только по пути я вспомнил, что совершенно не представляю, как эта самая Милана выглядит. Несмотря на все просьбы, свое фото она так и не выслала. Никто из чата ее не видел. Я вспомнил ядовитые насмешки Гюрзы и вздохнул. Надеюсь, моей спутнице не придется украшать своей фотографией обложку журнала «Коневодство».

В ресторан я прибыл вовремя. Сын прав. Я никогда не опаздываю. Администратор встретила меня дружелюбной улыбкой, сама утащила мою куртку в гардероб. Я вошел в зал и начал озираться по сторонам, надеясь, что мне навстречу выйдет по меньшей мере Памелла Андерсон, со своим шикарным бюстом, капризными губками и точеной талией. И когда я уже проскочил мимо одной дамочки, она схватила меня за рукав.

– Здравствуй, Валера, вот мы и встретились, – сказала она томным голосом, липким, как растаявшая карамель.

Я взглянул на нее и понял, что надеялся зря.

– Хочешь, я тебе что-то покажу, – сказал он. Я внимательно поглядела в его глаза и кивнула. В этих темных, словно персидская ночь глазах, плясало адское пламя. Это невероятно возбуждало.

Когда тебе тридцать пять, а у тебя за душой неудачный брак, сын-олигофрен и мать, спившаяся до такой степени, что не узнает собственной дочери, жизнь не кажется медом. А почему она таковой должна быть?

Мой бывший муж был алкоголиком. По пьяни, он замерз в сугробе. Но мне тогда было уже все равно. На тот момент я превратилась в нечто страшное, замызганный синий чулок, обеспокоенный только тем, чтобы как-то протянуть до следующей зарплаты, а зарплату схоронить так удачно, чтобы ее не нашел ни муж, ни вечно пьяная мать.

Сын у меня тоже родился неудачным. Врачи сразу сказали мне, что с ним не все в порядке, а старая подруга помогла пристроить его в интернат для умственно-отсталых. Поначалу я плакала, жалела своего Сереженьку, а потом перестала, глядя, как он деградирует с каждым годом. Я, конечно, навещала его, и иногда брала домой на выходные, но с каждым разом делала это все реже и реже. В конце концов, в интернате ему было лучше. Там его научили складывать свою одежду, пользоваться туалетом. А что он мог увидеть в нашей крохотной «однушке», где на кухне упившийся папаша, а в комнате валяется такая же бабушка?

Работа тоже меня доставала. Я ведь в принципе не люблю детей. А по долгу службы имею с ними дело каждый день. Я работаю в школе, преподавателем информатики. Каждый раз, входя в тусклый школьный холл с шестью квадратными колоннами, я гляжу в зеркало и, поправляя волосы, чувствую ненависть к себе, к этой поганой жизни.

Я когда-то была красива. Самая красивая в школе. На выпускном вечере из-за меня подрались самый отъявленный школьный хулиган и подающий надежды спортсмен. Победил хулиган. За него я и вышла замуж. А подающий надежды спортсмен женился на серой мышке из параллельного класса. Теперь они живут в Канаде, каждый год приезжают навестить родню. Я ненавижу их за те снисходительные взгляды, которыми они одаривают меня.

В нашем коллективе нет ни малейшего шанса завести себе роман. Холостых мужчин всего двое – престарелый трудовик и ботаник, лет тридцати – упитанный увалень в очках, сильно смахивающий на известного кавээнщика, который покорил страну своей младенческой невинностью, столь удачно сохранившейся в тридцать с лишним лет. Сама мысль о том, чтобы завести с ним роман, мне противна.