Олег Андреев - Телевидение

Впрочем, если бы он пошел пешком, это бы заметили все и посчитали, что это странно.

А в самом деле, так хотелось пройтись.

Центром композиции квартиры и ее главной мебелью был огромный пружинный матрас на ножках. Раньше Крахмальников не замечал скудости обстановки, более того, считал, что большего человеку и не нужно. Он обожал это их гнездышко, полигон для любовных игр, дом стыда и сладости. Сегодня квартирка в хрущевке показалась Леониду страшно убогой. Он, как был в костюме, свалился на матрас и уставился в потолок.

Ну что, он не совсем потерял лицо. Кое-что сумел отстоять. Скажем, свои “Выводы”, “Персону дня”, “Мнение народа”, новостные блоки остались нетронутыми. Он даже выбил еще одну спутниковую тарелку для корпункта в Скандинавии. Собственно, его редакция потерь не понесла, даже наоборот. Было обидно расставаться с половиной передач отдела науки, но ничего не поделаешь — рынок, рейтинг, рекламодатели… Жаль и театральной странички, но она действительно делалась непрофессионально. Надо будет найти хорошего ведущего. Тут еще не все потеряно…

Вот! Он забыл о главной своей заслуге. Он не позволил устроить на канале молодежный музыкальный блок. Нет, ни за что! Этих дрыгунчиков было по всем каналам как грязи в России. Не дай бог, пустить их на “Дайвер”. Тогда с имиджем интеллектуального канала можно распрощаться. К сожалению, ему не удалось сократить спортивные передачи, всякий там футбол, теннис. Но это святое, от этих глупых взрослых игр никуда не денешься. Зато отстоял интеллектуальную игру “Светлый ум”. Нет-нет, кое-что сделано, не так уж он и проиграл.

"Да я еще и не играл вовсе”, — утешил себя напоследок Крахмальников.

Сейчас в отделе готовят к вечернему эфиру такую бомбу, вспомнил про Копылова Крахмальников, — мало не покажется! Нет, его никто не заставил поднять лапки кверху.

Думать о “Дайвере” больше не хотелось. Леониду надоело думать о неприятном. Ведь он чувствовал в себе вовсе не журналиста, а художника. Его стало мучить, как передать на бумаге вот, скажем, неувиденное лицо. Это случилось с ним на днях, он ехал на машине, а на обочине, отвернувшись, стояла черноволосая девочка. Крахмальников краем сознания решил, что, миновав ее, он с другой точки увидит лицо девочки, но она, словно угадав его мысли, все отворачивалась и отворачивалась. И эта загадка ее лица осталась в Крахмальникове как ноющая боль…

В двери повернулся ключ.

Леонид не шевельнулся.

— Ты уже здесь? — удивилась Алла.

— Да.

— Что-то случилось? — спросила она, не столько памятуя недавний разговор по телефону, сколько видя индифферентность Крахмальникова. Раньше он кидался на нее сразу, торопливо срывал одежду и овладевал ею чуть ли не в прихожей.

— Садись. Случилось. Но сначала ты расскажи. Твой муж ушел? Ты ему сказала?

— Не успела я ему ничего сказать. Просто ушел, и все. Записки не оставил. Пацаны плачут.

— Так, может, не ушел?

— Нет, ключи оставил, документы забрал, костюмы — свои, рубашки, обувь…

— Когда?

— Ночью.

— Ночью? Ты что, так крепко спала?

Алла на секунду замялась, впрочем, Евгений этого не заметил.

— Я поздно вернулась.

— Расстроилась? Ты расстроилась?

— Почему?

— Я тебе позвонил, а ты говоришь: “Может, не стоит”.

— А-а… Это… Наверное, расстроилась.

— Но почему, почему? Мы же все обсудили. Алла внимательно посмотрела на Леонида:

— Знаешь, как бывает, вот готовишься сказать кому-то: уйди, видеть тебя не могу, а он вдруг ровно на секунду раньше… И почему-то обидно. Это, наверное, потому что бросать легче, чем быть брошенной.

Крахмальников подумал, что Алла права, ему надо поторопиться — как бы жена тоже его не опередила. На сегодня хватит ему унижений.

— У меня был сейчас разговор с Гуровиным, — тяжело произнес Крахмальников.

— О чем?

— О том, что канал может накрыться медным тазом, что инвесторы пропали, что денег нет…

— А-а… И что?

Леонид пожал плечами, сейчас его победа-унижение казалась такой неважной. Сейчас вообще все казалось неважным.

— Ал, так мне говорить с женой?

— Как хочешь…

— А ты как хочешь?

— Я?.. — Алла достала сигарету, долго прикуривала, искала, куда бросить спичку. Крахмальников не курил, поэтому только рассеянно следил за ней глазами.

— Ты не ответила, — наконец не выдержал он.

— Леня, не надо ни о чем говорить с женой. Ты же и сам не хочешь.

— Я?! Не хочу?!

— Хотел — не стал бы спрашивать. А так получается, что я тебя заставляю, что ли…