— Помнишь отчет, о котором говорил мне? Строительные дела?
— Я не говорил тебе про отчет.
— Ну ты просто упомянул о нем, — соглашаясь, кивает Ричи. — Понимаешь, отчет о том, собираетесь ли вы откладывать строительные работы в своей школе или нет.
Бирнбаум — не такой уж и дурак в делах, не связанных с сексом, — чувствует себя неуютно. Его дружок обмякает, а нижняя часть спины покрывается потом.
— Знаешь, раздел, в котором ты указываешь, есть ли какие-нибудь проблемы с рекомендациями? Ну там всякие жалобы.
Ошеломленный Артур чувствует, как у него кружится голова.
— Я не сделаю этого, — произносит он, сталкивая чернокожую девицу с колен.
И вот тогда Ричи вынимает снимки. Фотографии словно из какого-то низкопробного грязного фильма.
Бирнбаум чувствует, что его сейчас вырвет.
— Расскажи Эмми. Мне все равно.
— Эй, если ты не против, я не стану рассказывать.
Но Бирнбаум, конечно, не против, и не только из-за Эмми, а потому, что это превратило бы его в посмешище, каким, Бирнбаум это втайне знает, он и является.
— Почему я? — спрашивает он, сдаваясь.
— Мы проверили восемь-девять директоров разных школ, где остановлены работы. Ты извращенец, дружбан.
— Почему именно эти школы?
— Я только делаю то, что мне говорят.
Но Бирнбаум позже находит ответ. Не надо быть гением, чтобы сделать кое-какие расчеты.
Отсрочка строительных работ в школе Натана Хейла освобождает десять миллионов, которые можно направить куда-нибудь еще.
Уже 23.52, на улице парит от дождя, и, как скажет вам любой житель Манхэттена, в западной части острова и в приморской зоне гораздо холоднее.
Бирнбаум идет с Дудлсом от входа в дом до угла — это единственный способ дать собаке сделать свои дела.
Он с болью вспоминает ошибку, которую допустил в беседе с Воортом во второй половине дня.
«Я даже не упомянул про лестницу. Я все продолжал говорить об Уэнделле, о том, как беспокоился за него, и как будто забыл о рухнувших перилах. Я слишком нервничал, чтобы говорить об этом, боялся, что у меня слишком виноватый вид».
Дудлс наконец-то делает долгожданные дела, но потом вдруг начинает ворчать и вглядывается в дождь. Бирнбаум видит, что к ним кто-то ковыляет из темноты. Задумавшись, Бирнбаум не сопротивляется, пока собака тащила его к углу. Оттуда не видно ничего, кроме приближающейся фигуры.
Застыв на месте, Бирнбаум не может пошевелиться и лишь смотрит, как это больное привидение приближается к нему, волоча ногу. Видимо, мужчина — привидение слишком большое, чтобы принять его за женщину, — страдает от боли. Он держится за бок.
Это просто какой-то старый хасид. Их много живет в Верхнем Вест-Сайде. Вот только почему он без зонта?
Затем Бирнбаум боковым зрением видит, как две фигуры — тоже мужчины — быстро переходят улицу со стороны парка. Они приближаются к хасиду, хватают за руки и что-то негромко ему говорят. Мужчины тоже без зонтов.
А потом двое из парка волочат больного хасида назад через улицу. Раненый, кажется, сопротивляется.
«Я не хочу знать, что происходит, и не желаю смотреть».
— Шевелись, фанат, — говорит Бирнбаум Дудлсу и дергает поводок. Он поворачивает к дому, чувствуя, как колотится сердце. Входя внутрь, он не оглядывается. Ведет Дудлса к лифту и видит, как капли дождя падают с плаща на мраморный пол.
— Это был не он. Те люди, вероятно, знают друг друга, — разговаривает Бирнбаум сам с собой, вытирая Дудлсу лапы в передней. Но в горле пересохло.
Телевизор выключен. Эмми в спальне просматривает «Нью-Йорк джорнал» за эту неделю и читает передовую статью «Отказ от дешевой еды».
— Где твоя миленькая попочка? — спрашивает Бирнбаум, скользнув под одеяло и крайне нуждаясь в сексе или по крайней мере в прикосновении. — Я хочу твою миленькую попочку.
— У меня месячные, — говорит Эмми. — Лучше почитай.
Со скоростью семьдесят миль в час на «шевроле-каприс» с полицейскими фарами можно добраться от Ривердейла до Семьдесят девятой улицы за восемь минут. Задержавшись из-за потоков воды на дороге ниже Сто пятьдесят седьмой улицы, Воорт подъезжает ко входу в парк в 23.56.
Наконец он дозванивается до Сантини по сотовому, ведя машину одной рукой.
— Бирнбаум так и не упомянул о падении лестницы, а Олсо заявляет, что работы были сведены к нулю только после троекратного голосования, — говорит Воорт.
— Вы разговариваете со мной, — сердито произносит Сантини, — и это означает, что вас нет в доме Приста?
Читать дальше