Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

— Стрелять таких надо! — ворчал Боря.

— Не надо, — успокоил его Константин. — Молодежь. Жизнь научит.

Мы встали под светофором у Литейного. Дикий байкер оказался слева от нас. Он сидел на мотоцикле, как на унитазе, откинувшись назад, широко расставив руки на ветвях высокого, сверкающего на солнце руля. Боря хотел ему что-то сказать, но Константин взял его за плечо.

— Не надо. Не поймет. Жизнь научит.

Байкер словно почувствовал, что мы говорим о нем, и повернулся к нам. На секунду. Он, тупо жуя резинку, ждал светофора. Мне показалось, что я видел где-то это внимательное, чуть встревоженное молодое лицо. Включился светофор, и он первым сорвался с места.

— Не ломай голову, Ивас-сик, — отвлек меня Константин. — Скорей всего, генерал оставил тебя у них, чтобы ты не помешал им меня облапошить. Все на меня слить!

С Чайковского мы повернули на Фонтанку. Байкер будто ждал нас на углу. По почти пустой набережной мы понеслись к Михайловскому замку. Байкер летел, не отставая, справа от нас на фоне вечерней зелени Летнего сада.

— Что ему надо? сердился Боря.

На скорости ветер влетел в салон сквозь открытые окна. Константин прищурился и поправил синий шарфик на шее.

— Люблю ветер. Кайфую, как последний сучило…

Мы попали под красный у Пантелеймоновского моста. Байкер оказался справа от нас, прямо напротив нашего заднего окна. Константин выразительно посмотрел на меня и поглядел в окно на байкера. Тот не обращал на нас никакого внимания. Сосредоточенно жевал, скатывая во рту резинку в шарик. А когда включился желтый, он левой рукой вынул изо рта шарик и звонким шлепком всадил его прямо в лоб Константину. Я видел, как правая рука в кожаной перчатке рванула сектор газа, и через миг далеко впереди полоскалась на ветру черная футболка навыпуск.

— Догнать? — обернулся к Константину взволнованный Боря.

— Не надо, — сказал Константин и снял со лба резинку.

— Отморозок! — в сердцах ворчал Боря. — Ненавидит за то, что в хорошей машине едем!

Константин щелчком выбросил резинку в окно.

— Ты не прав. Боря. Его «харлей» стоит нашего лимузина.

А я вспомнил руки в черных перчатках. Бледное, встревоженное молодое лицо и руки в черных перчатках на ограде набережной, когда мы с Котярой проходили под ними на катере.

Константин оскалился:

— Ты все понял, Ивас-сик. Они меня предупредили. Выдали еще одну черную метку. Показали — в какое место меня застрелят…

Константин постучал пальцем себя по лбу, в то место куда байкер прилепил резинку.

— Они меня достали, падлы!

Мимо клодтовских коней мы повернули на Невский. Красная «восьмерка» не отставала. Константин тронул Борю за плечо.

— Заверни к «Европейской».

У Гостиного мы и завернули.

У широкого крытого подъезда «Европейской» машин было много. Боря еле воткнулся между черными «мерседесами» с эмблемой гостиницы. Охранник отеля угрожающе поднял руку, но, увидев выходящего из лимузина роскошного Константина, руку свою вежливо бросил к фуражке,

— Посиди, Ивас-сик. Я на секунду.

И швейцар в сером цилиндре почтительно поклонился Константину — местная обслуга знала его прекрасно.

Красная «восьмерка» пыталась пристроиться рядом с нами, но охранник сурово отправил их за угол филармонии. У «Европейской» махать пистолетом они не решились. Завернули за угол, и парень в черных очках тут же появился у афиш филармонии.

Неприятные меня одолевали мысли. Неприятные и тревожные. Я уже говорил, что верю в приметы. Уж если что не заладилось — лучше не напрягать, не насиловать судьбу. Еще у антикварного магазина я хотел остановиться. Затаились бы, обдумали бы все, разложили по полочкам. Ведь «тринадцатая страница» масонской рукописи была уже у меня в кармане! Не послушался я голоса судьбы… А там все круто повернул антиквар. Конечно, я сам, первый, подумал на профессора. Фигура он загадочная. Но ведь умный противник тоже мог предположить, что первый, на кого подумают, будет профессор. И использовать это в своих целях, и подставлять его специально…

Константин вернулся довольный. О чем-то потрепался со швейцаром, рассмешил его, так что у того чуть цилиндр с головы не слетел. Вразвалку Константин подошел к лимузину, еле протиснулся в щель между дверью и соседним «мерсом», грузно плюхнулся на сиденье, скомандовал:

— На набережную! На праздник! Будет дым столбом и простыни дыбом!

Парень в очках прямо у афиши, не стесняясь, доложил в «трубу» обстановку и бросился за угол. Мы выехали на площадь Искусств, и красная «восьмерка» тут же пристроилась за нами. Константин, покашливая, ждал, когда я поинтересуюсь его достижениями, но я молчал, настроение у меня было мрачное. И тогда он сам взял мою руку и крепко пожал.