Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

— А как? — спросил я растерянно, будто я был виноват, что все не так получилось.

— А вот как, — сверлил меня глазами Белый Медведь. — Первые две пули попали в голову Игорьку. Он повис на Захаре. Захар обернулся и вторые две пули влетели ему в лоб. Охрана ждала нашего первого выстрела. Его не было… Дальше ты все сам видел… Так в чем я просчитался, советник?

Ответ напрашивался сам собой.

— Ты не учел, что в Игоря, то есть в тебя… он будет стрелять…

— Это ежу понятно. Ты ответь мне лучше, почему он в меня стрелял? Я понятно излагаю? По-че-му?

Я не понимал, зачем он на меня так смотрит, чего он хочет от меня.

— Как это почему?

— А так! — почти прошептал Константин. — Меня первого давно могли убрать и не убрали. А сегодня с меня начали. Ты мне не объяснишь почему?

Что я ему мог объяснить? Я отвернулся от его взгляда. Константин наклонился ко мне над столом.

— Тогда я тебе объясню. Меня не трогали, пока рядом со мной тебя не было… Я понятно излагаю? Только ты появился рядом, и с меня первого начинают. Вот ты какой опасный человек… Не объяснишь почему?

Вот, оказывается, к чему он вел! Я честно признался:

— Костя, я ничего не знаю… Что ты хочешь от меня?

— Правды!

— Какой?

— Что ты наболтал оценщику?

— Ничего особенного… Честное слово…

— Ты мне тоже какими-то парижскими тайнами мозги засирал! Что это за тайны?

— Ничего я не знаю. Просто предположения. Гипотезы…

— Из-за твоих гипотез за один день четыре трупа! Блин! Тайный историк! Тайный советник! X…! -. и он выругался очень длинно.

Мне стало грустно. Мне казалось, что у меня уже нет выхода… Но вдруг я вспомнил то место… То место, где меня никто никогда не найдет… И я успокоился.

Константин все крутил головой, цокал фиксой и длинно ругался. Я сказал ему спокойно:

— Костя, подожди. Есть мысли.

— Мысли? — взревел Белый Медведь. — От твоих мыслей уже четыре трупа, падло!

— Я тут ни при чем, — убеждал я его. — Я ничего… Я ничего не знаю. Честное слово…

— А кого это е…?! Они начали стрелять и уже не остановятся, пока все твои мысли из башки не выбьют! Я понятно излагаю?

— Подожди! Дай сказать!

Он замолчал, чтобы достать из пачки новую сигарету. И я сказал:

— Давай прощаться, Костя.

— Чего? — не понял меня Константин.

— Ты не волнуйся, Костя. У меня деньги есть, — я достал из кармана и показал ему баксы. — Я ухожу туда, где меня никто не найдет… Прощай, Костя…

Я впервые увидел Белого Медведя пораженным. Он долго смотрел на меня, а потом блеснул коронкой.

— Ты совсем дурак или прикидываешься?

Я машинально отвел его второе предположение.

— Почему это прикидываюсь? Я действительно не знаю, что я мог сделать? Почему я такой опасный че— ловек? Честное слово… Но если так получилось… Если из-за меня в тебя стреляют, я уйду, я исчезну. И все будет хорошо… Разве я не прав?

Константин кивнул.

— Прав. Вижу, что не прикидываешься,— вижу, что полный мудак.

— Почему?

— Ты исчезнешь, а я останусь! Обо мне ты подумал, падло?!

— Я как раз о тебе и думаю! Ты же сам сказал, пока меня не было — в тебя не стреляли!

— Но они уже начали! Теперь не остановятся!

Я схватился за голову.

— Я ничего не понимаю. Честное слово… Что ж теперь делать?

Константин успокоился и четко мне объяснил:

— Есть только один выход, Славик. Узнать у Покупателя, что он от тебя хочет. В чем ты перед ним виноват. Я понятно излагаю?

— А как это сделать?

— Очень просто. Я сам отвезу тебя к Покупателю. Сам. Пусть он с тобой сам разбирается.

Вот тут мне действительно стало страшно. Я-то знал, как разбирается Покупатель. Я-то все это видел! Своими глазами видел! И я схватился за последнюю соломинку:

— Мы же не знаем — кто он. Как ты найдешь Покупателя?

— Это мои проблемы, — сухо ответил Константин и набрал пальцем, как хищным клювом, номер на трубке. — Борис! Как там у вас? Звонили! Отлично! Подавай на Мойку. Ну да, к Пушкину. Алло. Куртешник мой кожаный прихвати. Зусманит чего-то…

Он деловито стал собирать в черный дипломат вогнутую металлическую фляжку, банку дорогого кофе и начатую пачку сигарет. Щелкнул выкидным ножиком и убрал его в задний карман. Я смотрел на его сборы и не верил… Не верил, что это конец. Он мне сразу понравился. Когда я еще не видел его, мне уже понравился его спокойный, сытый голос на причале. И его маленькая комнатка за кабинетом, «святая святых», мне тоже понравилась. И портрет Хемингуэя в водолазном свитере, и песня Хампердинка «Фа-фа-та-ри-ра-ра, фа-фа-ра-ра»… Не верил я! Не верил!