Эндрю Дэвидсон - Горгулья

И все обернулись к Марианн Энгел, а та кивнула. Точно, Рождество — время чудес, и даже медицинский персонал ждет указаний от шизофренички! Саюри усадила меня в кресло-каталку, и Грегор покатил его по коридору. Когда же я поинтересовался, куда это мы направляемся, никто ничего толком не ответил. Вскоре стало понятно, что движемся мы в сторону кафетерия. Должно быть, там рождественская вечеринка, какой-нибудь заказанный Санта или импровизированное исполнение гимнов. Как ни странно, я ничего об этом не слышал. Я столько месяцев провел в этой больнице, что не многое ускользало от моего внимания.

Двери кафетерия распахнулись, и в нос ударили запахи самых разных и невероятных блюд. У дальней стены, вдоль богато накрытых столов, суетился целый отряд официантов. Тридцать или сорок человек кружили по комнате, украшенной гирляндами из гофрированной бумаги. Нам стали махать руками. Мне показалось, люди оживились от моего появления, но, когда официанты закивали Марианн Энгел, стало понятно, что в центре внимания — она, а не я. Пациенты потянулись к нам: кашляющий старик, кудрявая девушка с перевязанной рукой, красивый, но прихрамывающий юноша. Замыкала процессию безволосая девочка с охапкой воздушных шариков в сопровождении целой толпы родственников.

Все благодарили Марианн Энгел (на тот момент я не знал, что именно она сделала). Грегор подкатил меня к сервировочным столикам и помог выбраться из коляски, и лишь тогда объяснил, что Марианн Энгел самолично устроила и оплатила весь праздник. Как всегда, она не стеснялась расходами и развернулась по полной программе. Даже вспоминая роскошные обеды, которые Марианн Энгел приносила мне прямо в палату, я едва способен был оценить теперешнее разнообразие блюд.

Индейка, ветчина, копченая утка, курица, пельмени, карри, мясо дикого кабана, дичь, мясная буханка, карп (карп? разве карпа едят?), треска, пикша, вяленая рыба, моллюски, мясная нарезка, дюжина видов колбас, яйца вкрутую, похлебка из бычьих хвостов, бульоны, луковый суп, сыров больше, чем поместится под целой коровой, бобы такие, бобы сякие, маринованный лучок, огурчики, брюква, морковь, картофель, сладкий картофель, еще более сладкий картофель, самый сладкий картофель-батат, капуста, морковь, пастернак, кабачки, тыква, рис шлифованый, рис шелушенный, рис дикий, рис культурный, закуски, паштеты, ломтики разного хлеба, бейглы, булочки, сырные лепешки, зеленый салат, «Цезарь», салат с фасолью, салат с макаронами, заливное, яблочный салат со взбитыми сливками, спагетти, феттучини, макарони, ригатони, каннеллони, тортелини, Гульельмо маркони (просто проверяю, дочитали ли вы досюда), бананы, яблоки, апельсины, ананас, клубника, голубика, ореховая смесь, пирожки с мясом, рождественский пудинг, рождественский хлеб, кокосовое печенье, ореховый пирог, конфеты, шоколадные поленца, шоколадные лягушки, «Все вкусные орешки Берти Ботт», сливочная помадка, шоколадки-мармеладки, коврижка с монеткой на счастье, кекс с цукатами, имбирные пряничные человечки, ватрушки-хлопушки, прочие зверушки, клюквенный пунш, эгг-ногг, молоко, виноградный сок, яблочный сок, апельсиновый сок, лимонады, кофе, чай, сок-томатный-такой-ароматный и бутилированная вода.

Кажется, вся больница сделала один, два, три подхода за едой, а Марианн Энгел очаровала каждого гостя своим изяществом и эксцентричностью. Вдобавок она нарядилась в костюм эльфа и была ошеломительно мила. Звучала музыка, все весело болтали и радовались празднику. Пациенты, которые ни в каких других обстоятельствах не смогли бы даже познакомиться, вели пространные беседы — должно быть, сравнивали свои заболевания. Кашель заглушался смехом и восторженными воплями детей, которые нашли подарки под искусственной елкой. Очевидно, настоящую поставить Марианн Энгел не позволили, но и пластиковая была вполне хороша. Если уж цветы губительны для здешних больных, только представьте, что сделается от хвойного дерева!

На один-единственный вечер я стал звездой всей больницы — благодаря распространяющимся слухам, что праздник устроила моя подруга. Какой-то старик улыбнулся мне так широко, что с трудом верилось в недавнюю кончину его шестидесятилетней жены. Я посочувствовал, а он лишь покачал головой и потрепал меня по плечу.

— Не трать сочувствие на меня, сынок. Я отлично пожил, скажу я тебе! Когда охаживаешь такую женщину, ни к чему и спрашивать, за что тебе столько счастья. Только и надеешься, что она не поумнеет и не передумает.