Джудит Гулд - Плохо быть богатой

Она кивнула.

— Будьте со мной, Эдс, и все это станет вашим. Несмотря на головокружение, она открыла глаза и посмотрела на него.

— Вы соблазняете меня, как дьявол!

Он запрокинул голову и захохотал.

— Мы… теперь мы можем спуститься? Здесь ужасно холодно.

— Конечно. Я сразу не понял, что вы боитесь высоты. — Лео обнял и нежно поцеловал ее.

Она перестала ощущать холод, ледяной ветер вдруг стал восхитительно теплым.

— Лео, сейчас время для любви! — сказала она хрипло. — Давайте вернемся и насладимся жизнью!

Он медленно отстранился и покачал головой.

— Нет, не сейчас. Я убежден, что секс должен быть после брака.

— Вот сучки! — взвизгнула Анук де Рискаль и в ярости швырнула „Вименс веар дейли" через всю столовую. — Неблагодарные, ничтожные, мерзкие сучки! Самый подлый удар в спину! И я узнаю об этом из газеты! Ничего мне не сказали! Какое оскорбление, Антонио! Знают, что я председатель комитета демонстрационного дома, и проголосовали за моей спиной!

— Успокойся, дорогая, что сделано, то сделано, — утешал ее Антонио, отхлебывая кофе и одновременно просматривая биржевые колонки в „Уолл-стрит джорнэл". — Если бы ты не поехала в Швейцарию на эти гормональные инъекции, то могла бы сказать свое слово. И вообще, не стоит так распаляться из-за этого…

— Не стоит?.. — Анук чуть не задохнулась и, наклонившись, посмотрела на него огромными, потемневшими от гнева глазами. — Да они просто унизили нас! Они унизили ТЕБЯ! Мы не только потеряли сотни тысяч на этой бесплатной рекламе… — тут она с такой силой ударила по столу, что даже подпрыгнули приборы, — но подумай о престиже! Я даже не представляю, как после этого смогу смотреть людям в лицо, просто не представляю!

— Сможешь, Анук, и прекрасно это знаешь. Тебя не так-то легко сломить.

— Позволь напомнить, душа моя, что демонстрационный дом в Саутгемптоне это не какой-нибудь пустячок. — Анук буквально дымилась. — Подумать только! Эти тупицы из комитета предпочли не тебя для показа моделей на вечернем открытии. И кого? Эту размалеванную обезьяну Эдвину! Нет, это последняя, самая последняя капля! — Она откинулась на спинку стула, лицо ее пылало. — Я серьезно думаю о том, чтобы отказаться от председательства, но сначала я сверну этим дохлякам шеи!

— А потом будешь изнывать в какой-нибудь захудалой тюрьме вместе с лесбиянками? — И Антонио рассмеялся. — Да уж, неземное наслаждение!

— Сейчас не до шуток! — Анук забарабанила по столу красными ногтями. — Вот что, Антонио, я не пойду на открытие, и ты тоже. Мы откажемся. Да! Да я просто прикажу всем бойкотировать его!

— Боюсь, дорогая, они тебя не послушают. Ты прекрасно знаешь, что открытие демонстрационного дома — это всегда событие в начале саутгемптонского сезона. И потом, даже мы не можем отказаться. Каждая женщина, которая там будет, каждый год покупает у меня туалетов на десятки тысяч долларов, и, так же как и я, ты понимаешь, что мы не можем позволить себе сделать их своими врагами.

— Можно подумать, что они — наши друзья! — огрызнулась Анук.

— Повторяю, Антонио, мы никогда не сможем пережить это. И будь уверен: эти ведьмы из комитета поступили так намеренно, чтобы опозорить и оскорбить нас.

— Намеренно или нет, но дело сделано, — произнес он примирительно, — и теперь это прошлое. В любом случае я не обладаю монополией на проведение демонстрации моделей на благотворительных мероприятиях. И потом, как знать? Может быть, у Эдвины действительно есть талант?

— Эдвина! Ха! — И Анук язвительно усмехнулась. Антонио пожал плечами.

— Ты должна признать, что, видимо, она что-то делает правильно. Может быть, мы ошиблись, когда дали должность Рубио не ей, а Класу?

Глаза Анук превратились в щелки.

— А кто, спрашивается, виноват? — прошипела она.

— Разве меня Дорис Баклин застукала с голой жопой?

Густо покраснев, Антонио тут же снова уткнулся в газету.

Анук взяла серебряный кофейник и налила себе кофе. Рука у нее дрожала.

— Может, мисс Э. Дж. Робинсон на этот раз и сравняла счет, — выдавила она, грохнув кофейником по столу, — но очень скоро ей придется понять, что какой бы талантливой, по ее мнению, она ни была, но в этом городе было, есть и всегда будет место только для одного Антонио де Рискаля.

Положив газету, Антонио улыбнулся.

— Ты всегда была моим самым верным сторонником, Анук, — нежно сказал он.

Но, словно не слыша его, она продолжала:

— Если бы они выбрали, скажем, Адольфо, или Полин Трижер, или Оскара де ла Ренту, еще куда ни шло, но Эдвину! Антонио, мне так плохо. Мне просто ужасно. Да к тому же она, вероятно, всему научилась у тебя. Это задевает меня больше всего. Нет, Антонио, я непреклонна. Мы не пойдем на открытие, — и с этими словами она отхлебнула кофе.