Аллан Фоллсом - День исповеди

Еще через секунду Гарри увидел, как один из полицейских взял у калеки костыли и помог ему устроиться на сиденье у окна. Гарри протиснулся сквозь толпу, направляясь к этому окну. Геркулес увидел его приближение, коротко мотнул головой и уставился внутрь вагона.

Прозвенел вокзальный колокол, и поезд тронулся, со швейцарской точностью покинув станцию секунда в секунду по расписанию. Он шел в Италию.

Гарри отвернулся и удрученно уставился на открывшуюся взгляду лестницу, которая вела на виа Томасо. Все случившееся заняло не более шестидесяти секунд. До мгновения, когда Геркулес увидел Гарри, он был бледен и казался глубоко подавленным, но как только потребовалось что-то предпринять, чтобы защитить знакомого, он сразу переменился. По крайней мере, на эти несколько секунд к нему вернулась жизненная энергия. А вновь появившееся на его лице отрешенное выражение было напускным.

До чего же он дошел! Сначала держал в пальцах незажженную сигарету. Потом стал на минуту-другую вкладывать ее в уголок рта. Но в дальнейшем, пообещал себе Роскани, он не отступит. Не важно, насколько неприятными или сложными окажутся последующие события, он все равно не возьмется за спички. Чтобы подкрепить эту клятву — и просто на всякий случай, — он достал из кармана куртки коробок со спичками, вытряхнул их в пепельницу, чиркнул одной спичкой о коробок и поджег остальные. Ощутив мгновенный приступ острого сожаления, он тут же перевел взгляд на распечатку данных телефонной компании, лежавшую перед ним на столе. На нескольких листах бумаги были в хронологическом порядке отпечатаны даты, время и номера абонентов для всех телефонных звонков, поступивших на аппараты в кабинете и в квартире матери Фенти и сделанных с них, начиная с того дня, когда был взорван ассизский автобус, и до сегодняшнего вечера. Итого за тринадцать дней.

Двое следователей местной полиции, дежуривших в коридоре на тот случай, если вдруг Роскани что-нибудь понадобится, увидели через открытую дверь, как инспектор повернулся, снял телефонную трубку и набрал номер. Подождав несколько секунд, что-то коротко сказал и положил трубку. После этого он резко поднялся и прошелся по комнате, держа во рту незажженную сигарету, вынул ее, потом опять взял губами. Тут зазвонил телефон.

Роскани подскочил к столу, быстрым движением схватил трубку. Послушав, кивнул, записал что-то на клочке бумаги, подчеркнул, затем бросил несколько слов и положил трубку. Через полсекунды он швырнул сигарету в корзину для бумаг и зашагал к двери.

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь немедленно отвез меня на вертолетную площадку, — заявил он, выйдя в коридор.

— Куда собрались? — осведомился один из полицейских, вскочив на ноги и следуя за стремительно шагавшим Роскани к выходу.

— В Швейцарию. В Лугано.

Темно-серый «мерседес» с номерными знаками Ватикана, в котором на переднем сиденье ехали два священника, выехал из Лугано в рано сгустившихся из-за дождя сумерках. Миновав череду гостиниц, расположенных вдоль набережной озера, он свернул на виа Джузеппе Каттори и покатил на запад, к шоссе Н2, которое вело на юг, в Кьяссо и далее в Италию.

Елена, сидя сзади, смотрела, как Дэнни разглядывал карту при свете специальной лампочки, приделанной над зеркалом заднего вида, и давал Гарри указания, куда ехать. В отношениях братьев чувствовалось напряжение. Она видела и ощущала его. Что именно между ними произошло, она не знала, а Гарри ей не рассказал; он лишь предложил ей остаться в Лугано, но она отказалась. Куда поедут братья, туда поедет и она. Тут и обсуждать было нечего, она так и сказала Гарри, напомнив ему, что она медицинская сестра, а отец Дэниел все еще является ее пациентом. Помимо всего прочего, она итальянка, а они возвращаются в Италию; кроме того, может быть, Гарри забыл, но ей уже случилось несколько раз оказаться полезной. И когда Гарри сдержанно улыбнулся ее настойчивости и решимости, у нее не осталось сомнений, что братья возьмут ее с собой.

Когда машина въехала на шоссе, Дэнни поднял руку, выключил лампочку и откинулся на спинку сиденья. Теперь Елена видела только Гарри.

Ее внимание сосредоточилось на лице Гарри, слабо подсвеченном огоньками приборной панели. На движениях его рук, держащих рулевое колесо. На его полнейшей поглощенности дорогой, расстилавшейся перед машиной. На атмосфере тревоги, ставшей особенно заметной, когда он откинулся на спинку сиденья, а потом наклонился вперед, чтобы немного ослабить привязной ремень. Он беспокоился не из-за того, что происходило в машине (здесь не происходило ничего), а из-за того, куда они ехали. Было понятно, что поездку в Рим придумал не он.