Хеннинг Манкелль - Мозг Кеннеди

— Только две сестры Перес, которые приходят каждый день. Зажигают свечи в память о своих родителях и сразу уходят.

— И больше никто?

— Она больше никого не помнит.

Луиза не понимала каталонского языка прислужницы, но услышала в ее голосе неуверенность.

— Спроси еще раз. Скажи, что для меня очень важно, чтобы она вспомнила. Скажи, что дело касается моего умершего сына.

Бланка покачала головой.

— Это ни к чему. Она отвечает как может.

Женщина молча постукивала метелкой для пыли по своим ногам.

— Она может показать место, где сидел Арон?

Женщина удивилась, но показала. Луиза села.

— А где находилась она сама?

Женщина указала на алтарь и боковой свод. Луиза оглянулась. Со своего места она видела лишь половину притвора, по-прежнему полуоткрытого. Кто-то мог войти так, что Арон не слышал. Но кто-то ведь мог и ждать снаружи.

— Когда он ушел?

— Она не знает. Выходила за новой метелкой для пыли.

— Сколько она отсутствовала?

— Минут десять.

— А когда вернулась, его уже не было?

— Да.

Луиза решила, что узнала много важного. Арон не оставил никаких следов, поскольку не подозревал, что что-нибудь может случиться. Но что-то случилось.

— Поблагодари ее и скажи, что она очень мне помогла.

Обе вернулись в квартиру Бланки. Перед Луизой стояла дилемма. Уличить ли Бланку в том, что она лгала, утверждая, будто к Хенрику никто не приходил? Или осторожно повести разговор так, чтобы Бланка добровольно рассказала, как обстояло дело? Может, Бланка чего-то боялась? Или на то были другие причины?

Они расположились в гостиной Бланки.

— Скажу откровенно, как обстоит дело. Арон пропал, и я боюсь, с ним что-то случилось.

— А что могло случиться?

— Не знаю. Но Хенрик умер неестественной смертью. Возможно, узнал то, чего ему не надо было знать.

— И что бы это могло быть?

— Не знаю. А ты?

— Он никогда не рассказывал мне, чем занимается.

— Прошлый раз ты сказала, что он говорил о своих газетных статьях. Он показывал их тебе?

— Нет.

Луиза опять уловила перемену в ее голосе. Бланка ответила, чуть помедлив.

— Ни разу?

— Нет, насколько я помню.

— А у тебя хорошая память?

— По-моему, не хуже, чем у других.

— Хочу вернуться к вопросу, на который ты уже отвечала. Просто чтобы убедиться, что правильно тебя поняла.

— Меня ждет работа.

— Я не задержу тебя надолго. Ты сказала, что в последнее время никто не приходил и не спрашивал Хенрика.

— Ты правильно меня поняла.

— Мог ли кто-нибудь прийти к нему без твоего ведома?

— Вряд ли кто-то мог появиться здесь, чтобы я не увидела его или не услышала.

— Но ты же иногда ходишь за покупками.

— В таких случаях меня заменяет сестра. Когда я возвращаюсь, она рассказывает мне обо всем, что происходило. Если бы к Хенрику кто-нибудь приходил или спрашивал про него, я бы знала.

— Когда мы с Ароном уходили отсюда ночью, ты слышала?

— Слышала.

— Почему ты уверена, что это были мы?

— Я всегда прислушиваюсь к шагам. Одинаковых шагов не бывает.

«Я ничего не добьюсь от нее, — подумала Луиза. — Она не боится. Но что-то не дает ей сказать всю правду. Что она скрывает?»

Бланка взглянула на часы. Ее нетерпение казалось неподдельным. Луиза решила повысить ставку, заставить Бланку потерять дар речи.

— Хенрик писал о тебе в нескольких письмах.

Снова что-то изменилось, на этот раз в осанке Бланки. Чуть-чуть, но Луиза заметила.

— Он писал о тебе как о домовладелице, — продолжала Луиза. — Я решила, что дом принадлежит тебе. Про отставного полковника он не упоминал ни разу.

— Надеюсь, он не писал обо мне гадостей.

— Вовсе нет. Скорее наоборот.

— Что ты имеешь в виду?

Ставка сделана. На попятный не пойдешь.

— По-моему, ты ему нравилась. Втайне. По-моему, он был влюблен в тебя.

Бланка отвела глаза. Луиза хотела продолжить, но Бланка жестом остановила ее.

— Моя мать всю жизнь меня шантажировала. Измывалась и насмехалась над моими чувствами, с тех пор как мне исполнилось двенадцать и я впервые влюбилась. Для нее моя любовь к мужчине была не чем иным, как предательством ее любви ко мне. Если я любила мужчину, значит, ненавидела ее. Мое желание быть вместе с мужчиной означало, что я предаю ее. Она была чудовищем. Она до сих пор жива, но не помнит, кто я такая. Я с удовольствием навещаю ее теперь, когда она не узнаёт меня. Возможно, звучит жестоко, но это правда. Так оно и есть, я глажу ее по щеке и говорю, что всегда ненавидела ее, а она не понимает моих слов. Но одному она меня научила: никогда не ходить вокруг да около, никогда без нужды не топтаться по кругу. Никогда не поступать так, как ты сейчас. Если у тебя есть вопросы, спрашивай.