Хеннинг Манкелль - Мозг Кеннеди

Но именно там, на побережье Нормандии, он наконец остановился, прервал молчание и сказал, указывая рукой на море, что ни один художник не способен достоверно изобразить волну. Даже Микеланджело не смог нарисовать волну, даже Фидий не сумел изваять ее. Волны, сказал он, показывают людям их ограниченность.

Луиза запротестовала, приводила примеры. Маринист Хэгг, например, уж он-то умел воплощать на холсте волны? А все библейские мотивы, изображающие одинокие, брошенные суда в шторм, или море на японских гравюрах? Но Арон стоял на своем, даже голос повысил, что удивило ее, поскольку раньше с ним подобного не бывало.

Ни одному человеку не дано запечатлеть волну таким образом, чтобы она, волна, это одобрила, заявил Арон, и, стало быть, так оно и есть.

Они больше никогда не говорили о волнах, кроме того случая на холодном берегу, у которого погиб Лукас Кантор, еще не успев ступить на сушу. Почему это вспомнилось ей именно сейчас? Может, здесь скрыто какое-то сообщение, весть об исчезновении Арона, которую она посылала самой себе?

Луиза встала с его кровати, подошла к открытому окну. Ночь, в комнату задувал теплый ветер. Слышались отдаленные звуки транспорта, из ресторанной кухни доносился звон посуды.

Внезапно она осознала, что теплота ночи обманчива. Арон не вернется. Тени в мраке, угаданные ею, ложь Бланки, пижама Хенрика — все это свидетельствовало об опасности, грозящей ей самой. Отойдя от окна, она проверила, заперта ли дверь. Сердце громко стучало. Мысли не желали поддаваться контролю.

Луиза снова открыла мини-бар, вынула оставшиеся бутылочки. Водка, джин, виски. Она оделась — было четверть пятого — и, глубоко вздохнув, решилась открыть дверь. Коридор был пуст. Тем не менее ей почудилась какая-то тень возле лифта. Она замерла. Игра воображения, тени, вызванные ею самой.

На лифте она спустилась в пустынный холл.

В окошке, выходившем в заднюю каморку, мелькал голубой свет телевизора. Звук приглушенный, похоже, какой-то старый фильм. Услышав ее шаги, вышел ночной портье. Молодой, вряд ли старше Хенрика. На лацкане пиджака висел бейджик с его именем — Хавьер.

— Госпожа Кантор что-то рано встала. Ночь теплая, но идет дождь. Надеюсь, вас ничто не разбудило?

— Я не спала. Мой муж пропал.

Хавьер бросил взгляд на шкаф с ключами.

— Его ключи у меня, — сказала Луиза. — В номере его нет. Со вчерашнего утра, уже почти сутки.

На Хавьера ее беспокойство, казалось, не подействовало.

— Его вещи по-прежнему в комнате?

— Ничего не тронуто.

— Но тогда он наверняка вернется. Может, какое-то недоразумение?

«Он считает, что мы поругались», — со злостью подумала Луиза.

— Никакого недоразумения нет. Мой муж пропал. Боюсь, случилось что-то серьезное. Мне нужна помощь.

Хавьер посмотрел на нее с сомнением. Луиза не отвела взгляда.

Хавьер кивнул и поднял телефонную трубку. Что-то сказал на каталонском. И тихонько положил трубку на рычаг, точно боясь разбудить постояльцев гостиницы.

— Начальник безопасности гостиницы, сеньор Кастельс, живет совсем рядом. Он придет через десять минут.

— Спасибо за помощь.

Тридцать лет назад я бы влюбилась в него, как влюбилась в человека в самолете, летевшем в Шотландию. Но теперь такого не будет. Ни в него, ни в Арона, которого я откопала в Австралии и который опять исчез.

Она ждала. Хавьер принес ей чашку кофе. Страх не давал ей покоя. Мимо бесшумно проскользнул старик-уборщик.

Сеньору Кастельсу было около шестидесяти. Он беззвучно открыл входную дверь — в длинном пальто и шляпе-борсалино. Хавьер кивком указал на Луизу:

— Госпожа Кантор, номер пятьсот тридцать три, потеряла мужа.

Для Луизы это прозвучало как реплика из фильма. Сеньор Кастельс снял шляпу, острым изучающим взглядом оглядел ее и повел в свой кабинет рядом со стойкой портье. Тесная комната, без окон, но обставленная удобной мебелью. Он предложил ей сесть и снял пальто.

— Рассказывайте. Не упускайте ничего. Не спешите.

Она говорила медленно, стараясь связать детали — не только для сеньора Кастельса, но и для самой себя. Сеньор Кастельс временами записывал что-то в блокнот. Казалось, каждый раз, когда она упоминала о Хенрике и его смерти, он настораживался. Он ни разу не прервал ее, пока она не договорила до конца. Потом словно бы на мгновенье задумался и выпрямился на стуле.

— У вас нет разумного объяснения, почему он скрывается?

— Он не скрывается.

— Я сочувствую вашему горю в связи со смертью сына. Но, если я правильно вас понял, нет никаких доказательств, что причиной его смерти является кто-то другой, кроме него самого. Шведская полиция дала свое заключение. Может быть, ваш муж просто испытал потрясение? И чувствует потребность побыть одному?