Джонатан Келлерман - Патология

Я много дней наблюдал за этой здоровой свиньей. Мне нравились и фигура, и походка. Думал, что мне приятно будет ее познать — в библейском смысле слова. Но потом мною овладел порыв, идущий дальше этого простого желания. В соседнем дворе я украл старую желтую дворняжку. Пес был таким старым и слепым, что не оказал сопротивления, когда я перекинул его через забор. Сделал поводок из веревки, посмотрел, будет ли он меня слушаться, и он послушался, хотя и неуклюже. Дал ему кусок мяса, и он стал смотреть на меня, как дурак на Спасителя. В тот вечер я спрятался за домом свиньи. Она появилась, как всегда, в девять часов со своей курчавой маленькой шавкой на шелковом поводке. Выйдя из дома, она стала напевать веселую мелодию, и меня это вконец воспламенило. Я пошел за ней на расстоянии, пока она не оказалась в темной части улицы. Я прибавил шаг и понес на руках украденного пса. Оказавшись поблизости, спустил собаку на землю, прошел мимо нее, остановился впереди, в нескольких ярдах от нее, притворился, будто глажу пса. Увидев во мне владельца собаки, она прониклась ко мне доверием и подошла безо всякой опаски. Вскоре мы уже болтали, как два идиота, и я чувствовал, что она относится ко мне как к джентльмену. После нескольких вежливых фраз она повернулась, чтобы уйти, и тут ей на голову опустился топор, который я прятал под пальто. Студень! Ее маленькая курчавая собачонка начала скулить, и я прихлопнул ее на десерт. Собачий холодец, на мой взгляд, ничем не отличался от студня хозяйки, и мне показалось это забавным. Закончив рисунок, я взял желтого пса и унес его в лесок, находившийся в полумиле от этого места. Мертвая собака смотрела на меня с умилением, и я свернул ей шею. Осмотрев внутренности, пнул ногой, и она свалилась под дерево.

Айзек выдохнул. Он ощущал мятное дыхание Клары. Подождал, прежде чем перевернуть страницу. Он знал, что должно за этим последовать.

Номер четыре: «Чернокожий матрос». Он убил его в Чикаго, в глухом переулке.

Номер пять: «Наглая проститутка, тонкая, словно юная девушка, но нахальная и зараженная сифилисом». Ее он убил в парке Нового Орлеана.

Номер шесть:

Отвратительный парень-проститутка, живший в Сан-Франциско в той же гостинице, что и я. Взглянув на меня, он в развратной манере вытянул губы, а на следующий день повторил оскорбление. Я сделал вид, будто его внимание мне по душе. Дождался безлунной ночи и последовал за ним, когда тот вышел на улицу, словно готовясь исполнить его намеки. Обратившись к нему в безлюдном переулке, я согласился на его просьбу. Он наклонился и поднял на меня глаза, живо напомнившие мне о желтой собаке. Я сказал, чтобы он закрыл глаза и раскроил череп содомита, с энергией и ловкостью, используя при этом ручку топора, который я украл в то самое утро. Мне особенно приятно было осуществить свой замысел в отношении столь извращенного черепа. Его мозг ничем не отличался от мозга нормального человека.

Все совпадает.

Но на шести жертвах Ретзак не остановился.

Путешествуя автостопом из Сан-Франциско до Лос-Анджелеса, странствующий убийца решил, что научился изображать человеческую фигуру и лицо. Установив мольберт возле центрального вокзала, пытался заработать себе на пропитание тем, что писал портреты туристов.

«Однако, — писал суперинтендент Теллер, — обладая способностями рисовальщика, он не мог подавить своей натуры и писал людей в виде мрачных, циничных персонажей. Особенно огорчало людей то, как он писал их глаза, и они часто отказывались платить ему за портрет. Ретзак сохранил непроданные рисунки, и эти работы впоследствии изучали психиатры Бостона и Вены».

Карьера художника ему не удалась, и Ретзак вновь принялся за воровство и случайную работу. Он копал канавы, был поваром, сторожем в школе, и даже работал курьером в маленьком независимом банке. Он старался не красть денег, но однажды его застали за воровством бумаги и ручек и тут же уволили. Дело было летом и, чтобы не платить за жилье, Ретзак стал спать на улице, возле железных дорог и в садах. Его скитания привели его в парк, где «многие десятилетия в тени раскидистых деревьев стоял санаторий для сирот-туберкулезников и других больных детей. Ретзак, всегда старавшийся выглядеть чисто и респектабельно, привлек внимание работниц санатория. Он сидел на скамейке рядом с игровой площадкой и рисовал. И детей, и их воспитательниц охватило любопытство. Вскоре Ретзак стал писать для них картины. Они смотрели на него как на дружелюбного, приятного молодого человека. Это было, разумеется, самое обманчивое впечатление».