Чарльз Маклин - Молчание

Это был день сдачи «Гремучего грома». Южане начинали визжать. Он таки схватил этих голодранцев за яйца.

«Не забудьте напоить лошадей» — была его парфянская стрела.

— Да, Хейзл, — Карен резко повернулась к девушке, стоявшей в тени позади них с Недом, — почему бы тебе не взять выходной на остаток утра? К парикмахерше я иду только после четырех, так что почему бы не… — Она улыбнулась и развела руками. — Почему бы нет?

— Благодарю вас, миссис Уэлфорд, но если вам все равно, то я бы уж тогда поехала с вами. Вы же знаете, как я люблю океан.

— Нет, я настаиваю. Лучше немного отдохни. Ты это заслужила.

Она присела на корточки рядом с Недом, который уже вернулся к видеоигре; его большие пальцы быстро-быстро молотили по кнопкам, в то время как ежик Соник отщелкивал свой умопомрачительный электронный реприз. Выражение упрямой сосредоточенности не сошло с лица мальчика, даже когда Карен его поцеловала.

— Нам будет хорошо вдвоем. Мы отлично проведем время, правда, Нед?

Малыш на мгновение оторвался от игры и стрельнул глазами в сторону няни. Она была в белой хлопчатобумажной английской блузке, белых джинсах и темных очках в белой оправе. Собралась на пляж.

— Думаю, Неду было бы приятнее — да и мистеру Уэлфорду тоже, — если бы я была рядом, чтобы его поддержать. В воде, я имею в виду.

Карен поднялась и уставилась на девушку, разглядывая ее вызывающе вздернутый подбородок, жесткую линию блестящих розовых губ.

Она подавила приступ гнева.

— Благодарю за заботу. Я буду очень внимательна. Ну что, Нед, пойдем за вещами?

Хейзл выступила на полшага вперед. Не зная, куда девать руки, она сунула их в карманы и хмуро вперилась в землю. Ковырнула что-то носком кроссовки.

— На самом деле, миссис Уэлфорд, вы как бы, э-э-э, ставите меня в затруднительное положение. — Ее голос скрипел, как наждак по стеклу. — Простите, что я вам это говорю, но мистер Уэлфорд… в общем, вчера вечером он строго-настрого наказал мне в ближайшие два-три дня не спускать глаз с Неда.

— Вот как? — Карен улыбнулась, стараясь сохранять спокойствие. — В таком случае, Хейзл, мы сейчас ему позвоним и объясним, что, поскольку ты себя неважно чувствуешь, мы с тобой решили, что сегодня утром тебе лучше отдохнуть.

— Это неправда, — возразила она, откидывая назад прядь белых, как кость, волос. — Я чувствую себя отлично. У меня все тип-топ.

— Но у тебя же месячные, — не без сочувствия проговорила Карен, входя с Недом в дом и предоставляя блондинке следовать за ними. — Я уверена, что мой муж все поймет, — бросила она через плечо, — он этого не переносит. Сомневаюсь, чтобы он хотел вообще лишить Неда удовольствия провести день на пляже. Тому это даже важнее, чем нам с тобой.

Худой лысый мужчина в гавайской рубашке отошел от ограды алтаря и, опираясь на две клюки, зашаркал по проходу в их сторону. Только когда калека дотащился до их скамьи, Карен поняла, что он не намного старше нее, и учуяла больничный запах. Она успела остановить его жестом руки и спросила, принимает ли еще святой отец исповеди. Мужчина молча кивнул и, улыбнувшись Неду, который сидел рядом с матерью, играя в видеоигру с выключенным звуком, продолжил свой мучительно медленный путь.

Она слышала, как в ящик для пожертвований упало несколько монет, как заскрипели, удаляясь, палки калеки, как на петлях качнулись створки двери, после чего в церкви стало тихо и пусто. Прохладный сумрак припахивал свечным салом и эфиром.

Святая святых.

Карен осенила себя крестом и, шепнув Неду, что она ненадолго, зашагала по проходу. У подножия алтаря она преклонила колена, еще раз перекрестилась и прошла в дальний конец трансепта, где, словно караульная будка у входа в боковую капеллу, стояла исповедальная кабинка. Прежде чем включить сигнальную лампочку и раздвинуть бархатные шторки, Карен оглянулась убедиться, что Нед на месте.

Присев на край жесткого сиденья, она стала ждать священника, сама не зная, хочет ли, чтобы это был кто-то незнакомый или отец Майкл. В прошлый раз, когда Карен поведала отцу Майклу о своих проблемах — в надежде получить и совет, и прощение, — она поняла, что старый приходской священник был просто ошеломлен ее историей. Но его, по крайней мере, не пришлось бы вводить в курс дела.

Вот уже два года как она призналась ему — помнится, она даже понизила голос из иррационального страха, что Том каким-то образом может ее услышать, — что ее муж сказал ей это только после свадьбы. «Что сказал, дитя мое?» Она приникла к самой решетке. Причина, прошептала она тогда на ухо исповеднику, в силу которой она потакала прихотям Тома, состояла в том, что он якобы очень хотел создать семью. Поначалу ей казалось, что она сможет это выдержать. Но потом — должно быть, Господь сжалился над ней — внутри у нее что-то вдруг взбунтовалось. Муж отправил ее в клинику. Она лежала там на столе — до чего же унизительно было рассказывать священнику о подобных вещах! — с этими жуткими креплениями на ногах, чувствуя себя как в капкане, в неотвратимой кабале, как вдруг, впервые в жизни, услышала хлопанье крыльев.