Чарльз Маклин - Молчание

Впрочем, Том не всегда играл по правилам.

Ей еще ни разу не доводилось использовать это слово, но ее успокаивало сознание того, что такое слово есть. Домой!

Поначалу, когда Том ее «объезжал», когда боялся, что она еще может взбрыкнуть, он проявлял осторожность. Нельзя сказать, что Карен была шокирована, узнав о вышеописанных пристрастиях мужа. Они казались вполне невинными, к тому же ее заинтриговывал контраст между холеным, сдержанным, здравомыслящим мужчиной, каким Том представал перед миром, и этой другой стороной его натуры. Его игры не подразумевали причинения серьезной физической боли. Как-то он признался ей, что не находит удовольствия в том, чтобы идти на поводу у своих страстей, что искусство любви требует дисциплины, что его кредо — сдержанность во всем. Но со временем его потребность муштровать и контролировать жену — всегда для ее же блага — переросла в нечто такое, над чем он, как ей казалось, все больше и больше терял контроль. Особенно после того, как она забеременела Недом.

В клинике Карен предупреждали, что, возможно, ее муж будет проявлять признаки неуверенности в себе. Доктор Голдстон дал ей отеческий совет: попытайтесь взглянуть на все с его точки зрения. Вы забеременели от семени другого человека, пусть даже из пробирки, поэтому со стороны вашего супруга вполне вероятна некая подсознательная реакция, риск иррациональной ревности. Это пройдет… когда ребенок будет постарше. Как и следовало ожидать, в поведении Тома появились перемены: недоверие, одержимость, растущее желание подвергать ее наказаниям, вплоть до такой вот неспецифической злобы.

Он боялся ее потерять.

Однако Нед рос, а это все не проходило. Но Карен знала: если у Тома и бывают «иррациональные» страхи, то они вполне обоснованны, и поэтому ей ничего не оставалось, как повиноваться его требованиям, — продолжая встречаться с Джо и строя с ним совместные планы на будущее, — как бы ненавистны ей эти требования ни были.

Том отсутствовал целый час, а может, и больше, — она утратила чувство времени. Эти несколько мотков веревки вполне могли сойти за железные оковы — так неотвратимо было рабство. Ей показалось, узлы были крепче обычного, обвязки жестче, но она полагалась на здравый смысл мужа. Она все еще ему доверяла. Беспомощность, необремененность какой бы то ни было ответственностью давали ей некоторое ощущение свободы.

Легкий бриз всколыхнул маркизу над балконом. Ночной воздух, напитанный ароматом сирени, холодил кожу. Карен стало казаться, что не веревки Тома, а сам дом держит ее на привязи, не давая сбежать. На какой-то безумный миг она позволила себе представить, каково было бы жить в Эджуотере с Недом и его родным отцом. Они, конечно, ни за что здесь не останутся — после того, как это случится, — даже ради мальчика, но, как справедливо заметил Серафим, ничто не помешает им уехать.

После того, как это случится? Будто она уже приняла этот кошмар как данность. После того, как это случится… в календаре день еще не отмечен, но место в аду уже забронировано.

Том никогда не заставлял ее ждать так долго.

Он стегал ее зеленым кожаным хлыстом для верховой езды в виде изящно сходящей на нет косички с петлей на конце. Самыми жгучими были удары, попадавшие по старым ранам. Всякий раз как ее плоть содрогалась от боли, веревка между ног резала еще сильнее. Может, до крови. Карен стонала, но не возмущалась. Эту боль она могла бы назвать благостной.

Потом он спустил ее вниз и положил поперек кровати. Развязал веревки, снял маску, натер мазью ноющие суставы и затекшие члены, чтобы восстановить кровообращение. Временами Карен казалось, что Тому необходимо ее наказывать, потому что так ему было удобнее выражать свою несомненную любовь к ней. Он чуть ли не ласково спросил ее, готова ли она сделать все, что он ей прикажет.

Не услышав ответа, он схватил ее одной рукой за запястья, а другой с размаху хлестнул по лицу. Она повалилась набок и скатилась с кровати на пол. Он встал над ней, занеся руку для очередного удара, и она испуганно съежилась, притянув колени к подбородку.

— Ты же знаешь, что да, — прорыдала она.

Он помог ей подняться на ноги, но только для того, чтобы снова ударить ее — еще больнее, на сей раз по затылку, где не остается синяков. Она покачнулась, но не упала.

Как-то это мало походило на игру.

Во рту появился сладковатый привкус. Карен подумала, не пора ли прибегнуть к спасительному слову, но побоялась потратить его впустую — хуже того, обнаружить, что в данных обстоятельствах оно утратило способность предотвращать жестокость.