Том Харпер - Затерянный храм

— Нет, будешь с Ридом, ему нужна защита. Я считаю, что до получения результата ему осталось совсем немного.

Грант не поверил:

— Неужели? Я видел одни каракули. Мне показалось, что его это никуда не приведет.

— Ты не понимаешь, как он работает. Представь, что язык это орех, который он пытается расколоть. Пока он только держал его в своей руке — рассматривал, вертел во все стороны, простукивал, чтобы послушать, как он звучит. Ты считаешь, что это ему ничего не дает. А он потом стукнет по нему в единственной правильной точке, и орех расколется.

— Мне все-таки кажется, что тебе одной лучше не ходить, — упорствовал Грант.

Она поцеловала его:

— Я к обеду вернусь.

Грант нашел Джексона в ресторане гостиницы за поздним завтраком. Завтрак был скудный — соленый сыр, соленые маслины, соленый хлеб, яйцо вкрутую, но кофе оказался крепким. Грант выпил две чашки.

— Хорошо спал? — спросил Джексон. Он оторвался от процесса освобождения яйца от скорлупы и вопросительно поднял бровь.

Точно так же он поднимал бровь вчера вечером, когда Грант с Мариной заняли одну комнату на двоих. Слышал ли он их сегодня утром через тонкую стену? Грант почувствовал, что это его нисколько не беспокоит.

— Как убитый. Где Рид?

— У себя. Он встал рано. Кажется, он подошел к чему-то важному. Да и скорее бы. Теперь, когда Мьюр у них в руках, русские небось уже обо всем догадались. Они давно пытаются нас догнать, но сейчас мы почти сравнялись. Наш единственный туз — табличка, а от нее мало толку, если мы не сможем ее прочитать. — Джексон оглядел пустой ресторан. — А Марина где?

— В библиотеке. — Грант так сдавил маслину, что косточка выскочила из нее и запрыгала по столу. — Она хочет проверить кое-что из того, что нашел Сорсель.

Джексон, похоже, встревожился:

— Ты отпустил ее одну?

— Она сама может о себе позаботиться.

— О господи, да я не об этом беспокоюсь. С того момента, как ты сошел с корабля на Крите, красные все время наступают нам на пятки. А уж тут, в Стамбуле… — Он покачал головой. — Да тут советских шпионов больше, чем продавцов ковров. Черт, да и каждый второй продавец ковров, наверное, тоже шпион.

— Она сама может о себе позаботиться, — повторил Грант.

— Ты меня понял.

— Ты неправ, — жестко произнес Грант и требовательно посмотрел на Джексона.

— Надеюсь. А пока надо заняться делом. Теперь, когда нет Мьюра, нам необходимо обеспечить себе поддержку. Я отправлю телеграмму в Вашингтон и узнаю, есть ли тут поблизости какие-нибудь военные части, которые мы могли бы привлечь.

— Мы что, в Афины не возвращаемся?

Джексон помотал головой:

— Нет смысла — по крайней мере до тех пор, пока не узнаем, о чем говорится в табличке. По-прежнему наиболее вероятным местом, где находится щит, остается Черное море. Где бы он ни был, здесь мы, пожалуй, к нему ближе всего.

— А Мьюр?

— Надо предполагать худшее. Он знает, насколько велик риск. Если он настоящий профессионал, то выстрелил себе в висок прежде, чем красные до него добрались. Ты оставайся здесь и присматривай за Ридом. Если он что-нибудь найдет или если что-нибудь случится, зови меня.

Грант закончил завтрак, вышел из отеля, чтобы в киоске через улицу купить газету на английском языке, и вернулся к себе. Джексон и Рид жили в номере напротив, и Грант постучал в дверь, чтобы проверить, все ли у профессора в порядке. Приглушенное ворчание должно было свидетельствовать именно об этом, а также о том, что вмешательство нежелательно. Грант, вздохнув, удалился в свою комнату и повалился на кровать. Простыни еще пахли духами Марины.

Такси уехало, оставив Марину на тихой улице в одиночестве. Она подошла к маленьким деревянным воротам и позвонила в колокольчик. За беленой стеной были видны верхушки куполов церкви, едва заметные в этом городе, полном куполов и башен; рядом высилось здание абрикосового цвета, построенное как перевернутая пирамида — каждый последующий этаж нависал над предыдущим. Краска на двери потрескалась, как старая кожа, и облетала, на стене были написаны по трафарету резкие политические лозунги, но внутри, во дворе, все казалось совершенно мирным.

Открылось окошко в воротах. Выглянул подозрительный глаз под дикими зарослями седых волос.

— Да?

— Меня зовут Марина Папагианнопуло, — произнесла она на греческом. — Я пришла в библиотеку.

При звуках знакомого языка морщины вокруг глаза смягчились. Окошко закрылось, замок повернулся, и сутулый священник в черной сутане и камилавке впустил ее во двор.