Я киваю. Подбородок дрожит от холода, от жуткого одиночества, охватившего меня в те пятнадцать или двадцать минут, что занял путь до ее дома. За все это время она не произнесла ни слова и так и сидела, погрузившись в мрачные раздумья.
– Поезжай домой и сделай вид, что ничего не было, – говорит она. – Ладно?
А потом выходит из машины, запах хлорки ударяет в нос.
Я сижу и сижу, не в силах даже повернуть ключ в замке зажигания.
Если бы я хоть что-нибудь соображала, если бы в тот момент хоть что-то в этом мире имело смысл, я бы поехала в полицейский участок или набрала 911. Если бы я была другим человеком.
Но я лишь смотрю на экран своего сотового. Мне нужно ответить Бет.
«Я спала, между прочим, – пишу я. – Иногда люди спят».
Сижу и жду, что она ответит через минуту. Но телефон молчит.
Бет не отвечает.
И вроде бы мне должно стать лучше – наконец-то она провалилась в тяжелый мучительный сон и перестала меня терроризировать. Но лучше не становится.
Вместо этого меня охватывает тошнотворное чувство, которое, я знаю, останется до утра и сольется с другим, еще более сильным предчувствием надвигающегося кошмара и угрозы, от которых мне, наверное, никогда не суждено избавиться.
Я опускаю все окна и делаю глубокий вдох.
Потом завожу машину и медленно проезжаю мимо дома Френчей – посмотреть, горит ли в окнах свет.
И тут вижу, как что-то быстро, как стрела, движется по дорожке прямо к моей машине.
Не успеваю я опомниться, как ладони Колетт ударяются о ветровое стекло, мое сердце подскакивает и начинает жутко колотиться.
– Я уже уезжала, – почти кричу я, глуша двигатель. Она заглядывает в окно с пассажирской стороны. – Никто не видел…
– Ты мой друг, – выпаливает она, и в ее голосе я слышу боль. – Единственный друг, который у меня был.
И не успеваю я отреагировать, как она бросается к дому и беззвучно исчезает за дверью.
Я долго сижу, опустив руки на колени. Лицо горит.
Не хочется ни заводить машину, ни шевелиться – ничего.
Никогда в жизни я ничего ни для кого не делала. Настолько важного – никогда.
И никогда не была ни для кого ни кем.
Настолько важным – никогда.
Можно сказать, я раньше вообще не была .
А теперь я есть.
Наконец, лежа в своей постели на скомканных простынях, просматриваю все сообщения от Бет.
2.03, 2.07 и 2.10.
«Тренерша в «Стэтлерс», хлещет виски с элем и уже час говорит по телефону. Зачем ты так со мной поступаешь, зачем – вот что говорит».
«Бармен рассказал, что она в молодости туда часто приходила и бухала с какими-то упырями на мотоциклах. А однажды сломала обе кисти – упала на парковке».
«Шлюха дешевая. Ей бы радоваться, что Мэтт до нее снизошел и вытащил ее из этого дерьма, потому что…»
И, наконец, в 2.18:
«Ты где, черт возьми? Ответь или я приеду. Ты же знаешь, что приеду. Хватит со мной играть…»
И дальше в том же духе до 2.27, когда она прислала последнее сообщение:
«Я на Пайнтоп-Стрит, стою напротив твоего гаража, дверь открыта, но где твоя машина? Хм-м-м…»
Наверняка она лжет – убеждаю я себя. Но в то же время понимаю, что не лжет. Я точно знаю, что она стояла перед моим домом в 2.27, склонившись к рулю материнской «Миаты». Знаю же.
Интересно, сколько она прождала и что подумала?
И как мне перед ней объясниться, а главное, поверит ли она?
Страх сжимает меня в тиски, и я забываю обо всем, кроме ее прищуренных глаз, которые видят меня насквозь.
Они и сейчас смотрят на меня.
Той ночью, когда сон, наконец, одолевает, и я проваливаюсь в чернильную тьму, мне снится Бет. Будто нам обеим лет по семь, и она раскручивает за прутья старую карусель, которая раньше стояла в Букингем-Парке. Мы кружимся быстрее и быстрее, лежа на шероховатых скамейках и соприкасаясь макушками.
– Ты сама так хотела, – говорит она, еле дыша. – Сама просила быстрей.
Вторник: шесть дней до финального матча
Еще рано, до начала уроков час, но я давно уже на ногах. Лучше совсем не спать, чем ворочаться в кошмарах, где я стою по щиколотку в крови на промокшем насквозь ковре или смотрю на аквариум с пузырящейся красно-фиолетовой жижей.
«Вчера ты видела труп , – вот какие слова крутятся у меня в голове. – Своими глазами видела самоубийцу».
«Ты видела Уилла, и он был мертв».
Сижу на корточках у шкафчика, склонившись над учебником истории, переворачивая страницы и сжимая в зубах толстый зеленый маркер.
Читать дальше