Филипп Делелис - Последняя кантата

Он пропал. Ничего не видно. Если бы он знал! Вот к чему приводит любопытство. Наконец его зрачки расширились, и он смог посмотреть, что его окружает. Прежде всего самое опасное: человек — вон он сидит и не спускает с него глаз. Что он собирается делать? Может быть, надо проявить инициативу и напасть первым?

Малер смотрел на беркута уже без прежнего испуга. Он не двигался, понимая, что не надо пугать птицу…

Нет, пожалуй, человек не желает ему зла. Он осторожно расправил крылья и не почувствовал особой боли. Удар о стену оказался не таким жестоким, как он вначале подумал. Вперед! Пока человек сидит спокойно, пусть страшно, но он выберется отсюда.

Вы никогда не слышали рассказов о беркутах, влетевших в дом? Малер, не спуская с птицы глаз, пытался вспомнить старые предания австрийских гор. Забытые предания, которые могли бы рассказать о появлении в домах этих ужасных хищников. Вспомнить хоть что-нибудь, что напомнило бы о подобном случае, лишь только не оставаться один на один с этим символическим явлением, еще непонятным, но наверняка пугающим.

Он с силой взмахнул крылом, взлетел, вырвался через окно на волю и устремился к небесам.

Густав встал и, слегка наклонившись, проследил его полет. Когда беркут скрылся из виду, он рухнул на диван рядом с рабочим столом. И в эту минуту из-под шкафа медленно вышел ворон. «Это кошмар!» — подумал Малер. Ему казалось, что птица, которая была прямо против него, не спускает с него глаз. Значит… это конец?

— Густав, Густав, где же ты? Ты откликнешься наконец? Веберн приехал.

Это был голос Альмы. Ах да, юный Антон Веберн, с которым он встретился на одном из этих скучных вечеров, что бывают в венских салонах. Он тогда пригласил его посетить Тоблах.

Ворон тоже взлетел и покинул комнату через окно.

В двери появился молодой человек лет тридцати, его худое узкое лицо не выдавало ни малейшего волнения, а глаза за стеклами маленьких круглых очков оглядывали комнату.

— Господин Малер? Вы меня ждали, господин Малер?

— Да, да, Веберн, входите, прошу вас. И прикройте дверь.

Еще не выйдя из шока, Малер не поднялся с дивана, он не в силах был даже шевельнуться. Тот ли человек этот молодой композитор, в ком он нуждается? Несмотря на свою молодость, он держится очень уверенно. Поймет ли? Не ошибся ли он в оценке, услышав его такую сложную музыку? Действительно ли это его преемник?

Веберн дошел до середины комнаты и с интересом разглядывал старый инструмент.

— Он вам нравится, не правда ли? Это один из первых «Бехштейнов»… 1857 года, — сказал Малер.

Не ответив, Веберн направился к инструменту. Он медленно провел пальцами по клавишам из слоновой кости и неожиданно правой рукой сыграл несколько нот.

Малер быстро вскочил с дивана.

Париж, наши дни

— Мадемуазель Форцца? Летисия Форцца?

— Да, это я.

Летисия старалась скрыть, что она внимательно рассматривает странного человека, что стоял на лестничной площадке за приоткрытой дверью, которую удерживала цепочка. На вид лет тридцать, лицо открытое и не лишено приятности, не слишком длинные светлые каштановые волосы в легком беспорядке. Его куртка выдавала в нем человека, ведущего активную жизнь, и в то же время с определенным вкусом. Итальянка, какой она наполовину была, сразу же узнала в ней руку Карутти. Мужчина, который стоял рядом с ним, постарше и повыше, имел явную склонность к ярким цветам, о чем свидетельствовала его красная куртка.

— Комиссар Жиль Беранже и инспектор Летайи, — объявил молодой человек, показывая свою трехцветную карточку.

Летисия сняла цепочку и распахнула дверь. Летайи невольно присвистнул, и непонятно было, что вызвало его восхищение — квартира или ее хозяйка.

— По какому поводу? — спросила Летисия безразличным тоном. — Я оплачиваю все штрафы, и, думаю, я никого не убила, даже в дорожном происшествии, тогда…

— Вы знаете Пьера Фарана? — прервал ее комиссар.

— Да, конечно. Он мой друг. Так что?..

— Он мертв, мадемуазель. Его убили.

— Убили…

Летисия побледнела. Она открыла рот, но не смогла больше вымолвить ни слова. Летайи тихо покашлял. Девушка пришла в себя и, повернувшись к Жилю Беранже, спросила:

— Но может быть… его не убили? Как он умер?

— Это не самоубийство и не несчастный случай. Здесь нет никаких сомнений. Он убит ударом шпаги…

— О Господи!..

— Я сожалею, мадемуазель.

Летисия разрыдалась. Жиль Беранже сел рядом с ней, а Летайи принялся ходить по комнате, осматривая ее, как он полагал, пристальным взглядом профессионала.