— Вы знаете, почему мы здесь, инспектор? Я хочу сказать, кроме того, что имеет место преступление и что мы принадлежим к судебной полиции?
— Нет, патрон.
— Так вот, представьте себе, что это дело было поручено Маршану. Но как только он узнал, что жертва — музыкант, он уговорил окружного полицейского комиссара, а возможно, даже и следователя, передать его мне.
— Мне представляется это нормальным, патрон, надо пользоваться знаниями специалистов…
Жиль Беранже взглянул на инспектора, тот улыбался с едва заметной иронией.
— Ладно, Летайи, расскажите мне немного о жертве.
Инспектор сунул руку в правый карман своей куртки и с видом профессионала вытащил маленький блокнотик. Полистав его, он начал:
— Пьер Фаран. Двадцать восемь лет. Композитор. Снимал эту квартиру четыре года. Родители умерли. Ни с кем из соседей не общался. Не судим. Некоторые дополнения службы информации полиции: имел эпизодические контакты с группкой революционеров-троцкистов, не очень опасных. По заключению судебно-медицинского эксперта, был убит ударом шпаги в сердце.
— Шпаги? Хм… это уже нечто необычное!.. У него были друзья?
— Да, конечно. Нашли довольно толстую записную книжку с адресами, ею можно заняться.
— Займитесь, правильно, займитесь. Свидетели?
— Нет, ни одного. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.
— Что думают соседи?
— Они не из тех, кто о чем-нибудь думает. Один из них сказал мне, что теперь по крайней мере ему не придется терпеть музыку, которая доносилась отсюда.
— Спонтанная реакция, но это не мотив для преступления.
— А я сказал ему, что мотив.
— Вы настоящий садист, Летайи.
— Не знаю. Во всяком случае, не такой, как убийца Фарана.
— Какие-нибудь зацепки о времяпровождении?
— Очень мало. Еженедельника я не нашел, но там, — он указал на рабочий стол, — много всяких листков с записями о встречах.
— А последний звонок? — спросил комиссар, указывая на телефонную трубку, которая была снята.
— Мы ее так и нашли. Должно быть, он звонил по телефону, когда его убили. Странное преступление. Только представьте себе: в наш цивилизованный век, когда можно убить простым грязным шприцем, есть еще придурки, которые пользуются шпагой! Это сделал какой-то сумасшедший…
— Ладно, пусть так, поищите сумасшедших среди его знакомых. Итак, последний звонок?
— …
— Не смотрите на меня так, словно я спрашиваю вас на языке инопланетян, я говорю по-французски. Какой номер он набрал последним?
И видя, что его помощник молчит, Жиль Беранже подошел к телефону, осторожно взял трубку листком нотной бумаги и положил ее на аппарат. Потом снял, дождался гудка и нажал на кнопку «повтор». Он услышал в аппарате десять серий коротких щелчков, но прежде чем раздался первый гудок, положил трубку.
— Вот так. Вам остается только учиться музыке. Я узнал номер. Теперь посмотрим, чем он занимался до звонка. Что там на столе, Летайи?
— Кстати, о музыке, патрон, как дела с убийством Моцарта, продвигаются?
— Не о том сегодня забота, инспектор.
Тоблах, 14 августа 1910 года
Тирольская долина никогда не казалась ему такой прекрасной. Прохладный воздух, поднимавшийся от леса, начинал соперничать со зноем предвечернего дня, чтобы постепенно смягчить переход к неизбежному холоду ночи. Ветер тихо покачивал вершины сосен.
Уже больше получаса он без передышки парил в воздухе, выписывая широкие круги над полями, над лесной опушкой.
В зависимости от его крена воды озера посылали ему разные отблески, которые временами ослепляли его словно вспышкой. Он немного спустился, сузил круг полета. И заметил внизу, на берегу озера, небольшой домик.
Он не припомнил, чтобы видел этот уединенный домик раньше. Интересно, там живут? Вот! Чья-то тень мелькнула за окном. Он решил подлететь поближе, посмотреть, и сделал резкий вираж. Когда в стремительном полете он приближался к дому, луч солнца, отраженный от стекла открытого окна, гораздо более яркий, чем отражения от озера, ослепил его, но он продолжил свой бросок, не ведая, к чему это приведет.
Густав Малер левой рукой уверенно правил свою партитуру, а правой наигрывал несколько энергичных аккордов на своем старом «Бехштейне». [61] «Бехштейн» — немецкая фирма клавишных инструментов.
Что-то, словно пушечное ядро, влетело в окно, пронесясь перед его испуганным взглядом. Оно ударилось о противоположную стену и заметалось по всей комнате. Малер рухнул на крутящийся табурет у фортепьяно и, прижав руку к сердцу, замер. «Что-то» снова начало биться, устремилось к шкафу и на его верху наконец замерло…
Читать дальше