Петр Разуваев - Синдром гладиатора

— Андре? — окликнула меня Паола. — У тебя такое лицо… О чем ты думаешь?

— О разном… — рассеянно ответил я, перебираясь поближе к ней, на соседнее кресло, и закуривая. — Настала пора поговорить о королях и капусте. Например, о том, с какой стати ты решила приехать на эту виллу? Я же был в твоем миланском офисе. Он вполне прилично оборудован, даже в нем было бы менее опасно, чем посреди всей этой дикой природы. Зачем, Паола?

Она недовольно отмахнулась от сигаретного дыма и искоса посмотрела на меня.

— Что за гадость ты куришь?

— «Camel» без фильтра. Нормальные сигареты. Если не хочешь говорить…

— Дай мне сигарету, — без всякого перехода попросила она. Закурила, глубоко затянувшись. Закашлялась. — Я же говорю — гадость… — Некоторое время она молчала. Потом начала, не глядя на меня. — Мне посоветовал Луиджи. То есть он советовал не вкладывать деньги в реконструкцию этого дома. Я редко в нем бывала, у меня есть еще один, на другой стороне озера. Тебе бы там понравилось. Забор до неба, везде сигнализация, подземные ходы. Как… Тюрьма. А старый дом… Он принадлежал отцу. Это его дом. Когда он умер, я назло ему переделала третий этаж. Но сам дом, все вокруг — это осталось прежним. Я не могла в нем жить. Слишком мешали воспоминания. Не знаю, поймешь ли ты… Мне все время казалось, что отец жив, что сейчас он выйдет из-за угла мне навстречу, и… Я никогда не любила его. И всегда боялась.

Она потушила сигарету и медленным движением откинула упавшие на глаза волосы.

— Когда я стала подозревать Луиджи, у меня началась паника. Он работал еще у отца, потом поддержал меня, когда я вернулась. Когда-то Луиджи пытался ухаживать за мной, но я… В общем, у него ничего не получилось. Наверное, уже тогда он затаил обиду. Но больше мы никогда не возвращались к этому, все шло нормально. Он стоял со мной рядом шесть лет, знал почти все обо мне и абсолютно все о моей охране. Как, где, что… И этот человек — предатель… Представляешь? Он участвовал в переоборудовании всех офисов, загородного дома, квартиры в Милане, он ориентировался везде, кроме дома отца. И я решила уехать сюда. Он начал уговаривать меня не делать этого, потом испугался и позвонил Кольбиани. Доменик засек этот звонок… А остальное ты видел сам. — Она посмотрела на меня. Хмуро, через силу улыбнулась. — Ну? Я ответила на твои вопросы. Ты доволен?

— Почти, — уклончиво сказал я. — Что ты собираешься делать дальше? И куда мы летим? Майору нужен врач. Он истекает кровью.

— Мы летим в Геную. Там есть место для посадки. И там стоит моя яхта. Я еще несколько дней назад приказала капитану быть готовым к отплытию в любую минуту. А дальше… Кольбиани в Риме, Давид исчез… Состояние дел таково, что… В общем, все плохо.

— Что значит — «плохо»? — поинтересовался я.

— Когда мы стояли под автоматом Луиджи, все было «очень плохо». Можешь сравнивать.

— Да уж… — пробормотал я, отворачиваясь. Под автоматом Луиджи наше положение выглядело совершенно безнадежным. С ее точки зрения. То есть это — «очень плохо». А вообще дела обстоят просто «плохо». Невелика разница, однако…

— И что?

— Ничего, — отрезала Паола. — Пойми, Андре, меня сейчас может спасти только одно — союз с месье Дюпре. С твоим отцом. Если он откажется от поддержки Кольбиани и встанет на мою сторону — все еще можно переиграть. А вести дела со мной будет гораздо удобнее, чем с этими… Сицилийцами. Твоему отцу…

— Давай поговорим о музыке, Паола, — оборвал я ее. — Или я выйду прямо сейчас.

Она замолчала, проглотив конец фразы, и непонимающе уставилась на меня. Потом взглянула через плечо на землю, проплывающую где-то далеко внизу и… Отвернулась. Значит, поняла. Свет знавал множество ипостасей Паолы Бономи. Сильных, слабых, добрых, злых. Разных. Но я-то любил только одну…

Пронзительный звук сирены, сопровождавший санитарную машину, постепенно растворялся в шуме бьющихся о причал волн, и сама «скорая помощь» уже давно скрылась из вида, а я все еще продолжал стоять и смотреть в ту сторону. Суетливость, желание быть хоть чем-то полезным сменились какой-то апатией, лень было даже уйти со стремительно нагревавшегося на солнце дебаркадера. Полнейшая неизвестность только усугубляла это состояние. Жизнь оставалась одной сплошной загадкой, и впереди не виднелось ни малейших признаков определенности. Так и не пришедшего в сознание Дмитриева забрали недавно отъехавшие «эскулапы», Паола скрылась на борту роскошной посудины, которую она упрямо называла яхтой. Одиноко маячить на выложенной каменными плитками площадке, соединявшей несколько причалов этого небольшого частного порта, было достаточно глупо. Да и жарко, к тому же. Нехотя развернувшись, я медленно направился к «яхте».