— Вы должны попробовать это, Шарлотта, — сказал Маласпино. — Фаршированные оливки с кремом фритта, особое блюдо дома Асколи Пичено, любимого виолончелиста Россини, который принадлежал благородному роду Витали, имеющему семейные связи с моим родом, — скромно добавил он. — Россини, знаете ли, был страстным гурманом.
— О, неужели? — Фаршированные и жаренные в сливках оливки поразили Шарлотту не столько вкусом, сколько усилиями, какие требовались на их приготовление.
— Говорят, за всю жизнь он плакал всего дважды: первый раз, когда услышал игру Паганини на скрипке, а второй, на корабле, когда индейка с трюфелями, стоявшая перед ним, упала со стола за борт.
— Как интересно!
Шарлотта старалась как-то выказывать интерес к рассказу графа и одновременно управляться с огромной булкой, которая была и жёсткой, как камень, и рассыпчатой.
Наконец граф подошёл к главному:
— Хочу сделать вам предложение…
Булка, хрустнув, рассыпалась.
— Деловое предложение, — продолжал граф. — В английском слово «предложение» имеет другой смысл, не так ли? Любопытнейший язык… Моя жена — немка, но выросла в Америке и говорит на нём бесконечно лучше меня… — Сделав предсказуемую паузу, чтобы Шарлотта могла кое-как выдавить жалкий комплимент его лингвистическим способностям, граф продолжил: — Предлагаю вам взять на себя труд отреставрировать разнообразные фрески и семейные произведения искусства, находящиеся в моём доме, на вилле «Роза», где вы, разумеется, будете нашей гостьей.
Шарлотта смахнула с коленей крошки:
— Уверена, граф, вы… вы предпочитаете нанимать для такой работы итальянца?
— Обычно да. Но мою супругу, как и меня, очень впечатлило, какую репутацию вы, синьора, имеете в Европе. И ваша работа здесь подтвердила её.
Он пустился объяснять, почему они с женой считают, что Шарлотта лучше любого другого подходит для этой работы, щедро рассыпая, словно вишенки в ликёре на суховатый кекс её жизни, имена знаменитейших итальянских коллекционеров искусства, с кем, намекнул он, она сможет вскоре оказаться в близком знакомстве.
Когда Шарлотта пробормотала что должна будет возвратиться в Лондон, как только работу над Рафаэлем отложат, граф на мгновение коснулся её руки ладонью, едва ощутимо дрожавшей, — так вибрирует колокол, перестав звонить.
— Надеюсь, вы простите меня, — сказал он, — но, предвидя подобный аргумент, я без вашего ведома переговорил с уважаемым Джеффри, и он был рад, что вам предоставляется такая возможность…
«„Уважаемый Джеффри" ничего мне не сказал», — подумала Шарлотта, возмущённая, но не удивлённая. Джеффри искал повод отправить её куда-нибудь на несколько месяцев, несомненно, потому, что она не соответствовала новому, жизнерадостному, молодёжному образу галереи (или новому, жизнерадостному, молодому, после подтяжки, лицу Джеффри). Она заметила, что граф бросил взгляд на часы на стене ресторана. Пять минут второго.
— У вас наверняка много более неотложных дел, чем…
— Нет, нет! — улыбнулся он и снова коснулся её дрожащей рукой. — Я обещал кое-кому позвонить. Вы простите, если я отлучусь на минутку?
Они начали точно в два. Поскольку они были людьми с ограниченным воображением, то решили, что будет забавно, если напомнят ему о его знаменитой коллекции предметов искусства. Он любил Рафаэля, и они дали ему Рафаэля: прикнопили напротив один из его многочисленных картонов Рафаэля — для вдохновения. Однако их распятие было более точным, чем изображение Рафаэля. Зная, как можно использовать против человека собственный его вес и что богатые толстяки умирают быстрее бедных и тощих, они не стали возиться с гвоздями и крестом. Вполне подошло дерево на плоской ломбардской равнине и верёвка, чтобы связать толстяку голые руки за спиной и подвесить его — повыше, лопатки вывернулись под немыслимым углом, и вся тяжесть массивного тела тянула его вниз. Жилы на шее и плечах лопнули, так что он уже не мог держать голову, и это было самое, в конце концов, смешное. Над его головой прибили доску с надписью от руки:
SPAVENTAPASSERI
Пугало. Потом сделали несколько снимков поляроидом и дали ему на память, когда обрезали верёвку. «Предупреждение всем другим доносчикам, — сказали они ему. — Передай это друзьям и коллегам».
♦
Следующая смена блюд появилась на волне аромата белых трюфелей.
Шарлотта-реалистка, Шарлотта-пессимистка знала, что люди не меняют жизнь других, взмахнув волшебной палочкой. Пока граф разговаривал по телефону, она заготовила несколько разумных доводов, позволяющих отказаться от его предложения, но, вернувшись, он распорядился ими так же легко, как официантами и парадом блюд и вин, которые появлялись и исчезали перед ней. Несколько минут она не позволяла его убедительным аргументам обнадёжить её, но постепенно он сломил её сопротивление. Перед глазами вставали заманчивые картины. Она может сменить свою мрачную лондонскую квартиру на виллу в этой наполненной светом стране! Не будет скрипеть зубами, слушая рассказы Джона о новых свидетельствах гениальности его малышки Клоаки!
Читать дальше