Питер Джеймс - В плену снов

Он появился снова.

Но теперь на нем был черный капюшон с узкими прорезями. Сэм хотела было попятиться назад, попыталась оттолкнуться на ковре, но застряла в чем-то твердом, нет, в мягком… «Диван», – сообразила она.

Она видела его губы, улыбающиеся в прорези капюшона. Но вот он моргнул, и его левое глазное яблоко вылетело наружу, ударилось об пол и покатилось по ковру, потом по голым доскам пола, подпрыгивая, дребезжа все громче, и катилось все дальше, грохоча теперь, словно пушечное ядро.

Детишки просто визжали от смеха.

Панч приподнял что-то сверкнувшее металлическим блеском над краем сцены. Она вздрогнула. Дробовик.

Он быстро вскинул ружье и прицелился.

– Нет! – закричала она что было сил.

Она увидела струю пламени, вылетевшую из дула, и ощутила острый ожог на щеке.

Пламя погасло, и на мгновение ее накрыла темнота, липкая, густая чернота, которая давила ей на глаза, на уши, набивалась в рот. И вот над ней появился ряд красных цифр, она зажмурилась от их яркого света.

0415.

Темнота понемногу окрашивалась красным, кровоточащим светом, словно пронизывающим ее. Она услышала рядом с собой громкий храп, булькающие звуки, перемежающиеся всхрапами, и вдруг голос Ричарда произнес:

– Морская вода…

Она почувствовала прохладный ветерок. «Сон, – подумала она. – Просто сон».

0416.

Свет излучали эти часы, он словно капал из них, как капли крови в ванну. Она снова услышала голос Ричарда:

– Что это было-то, черт подери?

Она услышала, как его рука скользит по постели, потом что-то вдруг громко звякнуло, потом раздался всплеск пролитой воды и опять голос Ричарда: «Дерьмо». Раздался щелчок, и зажегся свет, на мгновение ослепивший ее.

– О господи, – сказал он.

Ричард пристально смотрел вверх, на потолок. По нему во всех направлениях разбегались темные, как вены на руке старухи, трещины.

Будто стекло, пробитое пулей. Сэм задрожала. Прямо над ее головой отвалился небольшой, но увесистый кусок штукатурки. Ее щека чертовски болела. Она осторожно прикоснулась к лицу и почувствовала пальцами твердую штукатурную крошку.

Ричард в испуге выпрыгнул из постели:

– Этот чертов дом оседает. Лучше убраться отсюда.

Он с усилием натянул свой халат, она также выбралась из постели и тоже накинула халат. Потолок, казалось, двигался, дышал, проседал и трещал еще сильнее, когда она смотрела на него. Теперь он походил на яичную скорлупу – словно уронили яйцо, сваренное вкрутую, и вся скорлупа потрескалась.

– Все из-за воды, которая просочилась внутрь после этого проклятого урагана, – сказал Ричард, когда она вышла за ним в коридор. – В сопроводительной к договору указано, что крыша протекла и чердак над нашей спальней отсырел. Когда включили отопление, он стал просыхать и стропила искривились.

Они пробежали по коридору и проверили комнату Ники, а потом комнату Хэлен. Входили, щелкали выключателями и говорили: «Все в порядке, все в порядке», потом снова щелкали выключателями и закрывали двери.

– А в их комнатах безопасно, Ричард?

– Ну, там все нормально. Больше всего крыша продырявлена над нашей комнатой… у нас там, наверное, хуже всего.

В комнатах для гостей потолки пока целы. Они принесли в гостиную простыни, одеяла и устроили себе импровизированные постели на двух диванах. Ричард растопил как следует камин, добавив побольше поленьев, а она, уютно устроившись на диване, прислушивалась, как успокаивается ее сердце. Сэм смотрела на скачущие языки пламени, которые медленно спадали и затухали. За окном начинался рассвет.

Под ногами поскрипывал иней, ледяной воздух обжигал лицо и руки. Сэм тщетно растирала их, стараясь согреться. В небе над холмами Даунса низко висело солнце, бледное и анемичное, будто его забыли там на всю ночь. Понизу тихо катила свои темно-коричневые воды река, молчаливая, как страх, таящийся в ней самой.

Сэм осторожно коснулась ранки на щеке, потом посмотрела на свой палец, отметина уже почти исчезла. Послышался приглушенный хлопок, словно взорвался бумажный пакет, потом еще один. Она повернулась и увидела Ники, мчавшегося изо всех сил через лужайку к небольшому серому шару из пуха, который катался по земле. Ники хлопал в ладоши.

– Он еще живой, папочка! Он еще живой!

Она увидела, как сын нервно тычет рукой вперед, потом назад. Понаблюдала, как Ричард с ружьем, зажатым под мышкой, широко перешагивает через этот шар. Уже приучает Ники стрелять. Пообещал ему ружье, когда ему исполнится девять лет. Ружье. Чтобы убивать живых тварей. Охота. Да разве мир когда-нибудь изменится, если детей будут учить следовать первобытным инстинктам? Разве не глупо стараться не обращать на это внимание, делать вид, что, мол, этих инстинктов больше не существует? Выбор. Когда воспитываешь ребенка, постоянно приходится делать выбор. Сколько существует решений, которые могут изменить детей или же навсегда повлиять на их жизнь? У кого, черт побери, право принимать их?