Александр Молчанов - Газетчик

— Думаю, Зуев что-то знает о Пшеницыне. Что-то, чем тот не очень хотел делиться с окружающими. Да, это был отчаянный план, но он мог сработать, если бы Кораблев не нашел ружье.

— Бедный Кораблев. Захват заложников…

— Ружье не было заряжено.

— Что?

— Я там был. В тот момент, когда он угрожал ружьем Бокову и продавщице, оно не было заряжено.

— А вы откуда знаете?

— Еще раз: я там был. После того как Пшеницын застрелил Кораблева, он достал из кармана патрон и зарядил ружье. Боков тоже это видел. Он подтвердит.

— Нет, — сказал Соловьев.

— Что нет? — не понял Андрей.

— Боков будет молчать.

— Это не важно. Моих слов достаточно. Вы должны немедленно арестовать Пшеницына и объявить Лупоглазого в розыск. Вероятно, у него есть машина, которую он забрал у гаишника, но они не могли уехать далеко. Нужно перекрыть трассу.

Соловьев задумчиво смотрел на Андрея. Было видно, что он только что принял какое-то трудное решение.

— То, что вы делаете сейчас, — большая ошибка, — сказал Андрей. — Вы ведь понимаете, что вам это не сойдет с рук?

Соловьев вздохнул. Он ничего не ответил и закрыл дверь камеры. Андрей посмотрел на него через зарешеченное окошечко.

— Вы думаете, что Пшеницын — ваш человек, и поэтому его защищаете, — сказал он. — На самом деле все наоборот. Это вы его человек.

Соловьев снова промолчал. Он вернулся в кабинет, достал пистолет из сейфа, выщелкнул обойму, проверил патроны. Убрал пистолет в карман и вышел из кабинета.

Соловьев напрасно ждал рядом с мостом два часа. Ни Шаврин, ни Пшеницын не появились.

Утром Соловьев выпустил Андрея из камеры. Они вместе поднялись в кабинет на втором этаже. Соловьев насыпал в две чашки растворимый кофе из банки, добавил кипяток из белого пластмассового чайника и поставил чашку перед журналистом.

— Как спали?

— Как младенец. А у вас, я вижу, выдалась трудная ночь.

— Шаврин, по всей видимости, ушел из Шиченги.

— Или вы его убили.

— Думай, что говоришь.

— Значит, не вы. Значит, Пшеницын добрался до него первым.

— Шаврин предположительно добрался до трассы, там поймал дальнобойщика и уехал.

— Думаете, я вам поверю?

— Придется поверить.

— Вы объявили Лупоглазого в розыск?

— Нет. Нина утонула в Шиченге.

— Вы знаете, что это неправда. Она жива.

— Нина утонула в Шиченге, — повысил голос Соловьев, — а ты слушаешь то, что тебе говорят, если не хочешь отправиться обратно в камеру.

— Я вас не боюсь, — сказал Андрей. Взял чашку и сделал большой глоток кофе.

— За себя не боишься, — сказал Соловьев, — а за отца?

— А что отец?

— Он же у тебя выпивает не хуже Зуева. Живет в деревянном доме. Видел, как гостиница полыхнула? Так и его дом может полыхнуть. Мало ли, окурок на пол бросил. Или проводка замкнула.

Андрей молча смотрел на Соловьева.

— Я все о тебе выяснил, Андрей, — сказал Соловьев. — Что же ты не сказал, что ты наш земляк?

— Мне было девять лет, когда я отсюда уехал.

— И что с того? Родная земля — это навсегда. Так что, не будешь родину покрывать позором в глазах общественности? Или ради красного словца не пожалеешь и отца? Так это у вас, у журналистов?

Андрей молчал.

— Настоящая смелость — она в том, чтобы думать не о мертвых, а о живых. Давай думать о живых.

— Нина жива, — сказал Андрей.

— Нина мертва, — сказал Соловьев. — Она утонула.

Перед тем как уехать из Шиченги, Андрей заехал к отцу. Отец сидел на крыльце и курил. Он сильно сдал с тех пор, как Андрей его видел в последний раз. Андрей немного посидел с отцом, но поговорить не получилось. Отец уже и тогда слышал плохо, а теперь совсем оглох. Посидели, помолчали, выкурили по сигарете, обнялись.

Андрей пошел к машине.

Соловьев стоял у окна и смотрел на поселок. Пшеницын вошел в кабинет и встал у двери.

— Скажи мне, Павлик, — начал Соловьев, — если Валеру Шаврина будут искать очень-очень хорошо, что найдут — Валеру Шаврина или его тело?

Пшеницын не отвечал. Соловьев обернулся и посмотрел на него.

— Соображай быстрее, Павлик. Я что, слишком сложно сформулировал вопрос? Если найдут Шаврина, найдут его самого или его тело?

— Тело.

— Хорошо. Теперь что касается Бокова. Ты ведь уверен в том, что он будет молчать?

— О чем?

— О том, что ты подложил патрон в ружье, которое было у Кораблева.

— Боков-то будет, вот журналист…

— Журналист не твоя забота. Я тебе задал вопрос о Бокове.