Полина Дашкова - Приз

На девушке были джинсы с блестками, белая эластичная майка без рукавов, с глубоким вырезом. Все тугое, натянутое до предела — вот-вот лопнет по швам под натиском массивных плеч, грудей и бедер. Крупные черты могли бы показаться приятными. Все в ее лице было гармонично и правильно, если бы не глаза, маленькие, водянистые, вдавленные глубоко под надбровные дуги, густо обведенные синим контуром.

«Я не хочу, чтобы эта меня мыла!» — выкрикнула про себя Василиса.

Медсестра скинула золотые босоножки на острых шпильках.

— Вот вам тапочки, Надя, располагайтесь, я дам чистые полотенца, бинтов у меня полно. Горячей воды, правда, нет, но я сейчас согрею, — суетился дед.

— Спасибо, я разберусь. Пойдем, котик, — она шагнула к Василисе.

Звонок Лезвия застал Вову в машине. Он ехал на Тушинский аэродром, где проводились съемки рекламного ролика партии «Свобода выбора». Вове предстояло посидеть за штурвалом самолета, потом изобразить, как он прыгает с парашютом.

Лезвие был трезв, спокоен и собран.

— Есть две новости, плохая и хорошая. С какой начать?

— С какой хочешь.

— Ладно. Хорошая новость. С Булькой все сделано чисто. Нормальный суицид. Теперь плохая новость. В лагере нашли жмуров.

«Вот почему он так спокоен», — понял Приз.

Если происходило нечто очень серьезное и опасное, Лезвие не паниковал. Он сразу преображался. У него даже голос менялся, и дикция становилась четче. Он прекращал пить, начинал думать. Он умел сосредоточиться, выключал все эмоции, как звук в телевизоре. В самые критические моменты он не матерился, не говорил «блин» и «короче», поскольку это расслабляет. Он брал на себя ответственность и принимал правильные решения. Приз смертельно завидовал этой его способности.

— Кто нашел?

— Не знаю. Из Москвы целая толпа прикатила. Следователь-важняк, опера, эксперты, все, как положено. Пожарников вызвали наших, лобнинских.

— Как фамилия следователя?

— Не знаю.

— Что значит — не знаю? Выясни!

— Не собираюсь.

— Почему?

— Потому, что даже мои проплаченные информаторы не должны знать, что мне это интересно. Мне без разницы, кто там следователь, ты понял? Я к этим жареным жмурам не имею никакого отношения. Успокойся и шевели мозгами, Шама. Сейчас надо затихнуть и не высовываться. Тогда все будет нормально. Стволы, из которых мы стреляли, Миха уничтожил. Железо на днях скинем. Все.

— Что значит — на днях? Ты же сказал, что железо скинул?

— Хасан обнаглел. Хочет купить все за копейки. Почувствовал, сволочь, что я тороплюсь. Нельзя давать слабину, он потом на шею сядет. Я еще поторгуюсь, день-два ничего не меняют, а бабок можем потерять много, не только сейчас, но и в будущем.

— Ладно. С железом не тяни. Откуда могли узнать про жмуров?

— Какая разница? Наверное, девка заговорила. Больше неоткуда. Но это не страшно. У нас все чисто. Ты, Шама, главное, не вздумай лезть сейчас за своим перстнем. Ты всех нас подставишь, так что забудь о перстне.

— О каком перстне? — хрипло спросил Приз после короткой тяжелой паузы.

— Ну вот, молодец, — облегченно вздохнул Лезвие, — а то я уж испугался, что у тебя из-за этой цацки с головкой поплохело. Ты, главное, не переживай. Хочешь, я тебе надень рожденья перстень подарю, в сто раз лучше, с брюликами, хочешь?

«Дурак, какие брюлики?»

— Ты мне лучше копье подари, — процедил он в трубку.

— He понял. Какое копье?

— Копье Лонгина, — Приз хрипло, фальшиво засмеялся и сквозь смех, как бы совсем несерьезно, произнес: — Ты за меня не беспокойся, я не переживаю. Ты о себе подумай, что ты натворил, Лезвие. У тебя был шанс заранее заткнуть девку. И ты этот шанс упустил. А теперь нашли жареных жмуров. Этого не случилось бы, если бы ты вовремя заткнул девку.

— Ага, конечно. И фельдшерицу, и Поликарпыча, и дурочку Лидуню. Всех, да? Может, мне сейчас пацанов поднять, отправить в лагерь, чтобы они там быстро всех московских оперов заткнули, вместе со следователем, с экспертами, с пожарниками, а? Давай уж я сам буду решать. И вообще, Шама, каждый должен заниматься своим делом. Твое дело — большая политика. Я же не учу тебя, как себя вести и что говорить на пресс-конференциях и на ток-шоу.

Призу пришлось это проглотить.

— Хорошо. Допустим, ты прав. Надо затихнуть и не высовываться. Но Поликарпыча и фельдшерицу уже сегодня допросят. Они скажут, что ты приезжал.

— Ну и что? У меня работа такая, — в голосе Лезвия прозвучало искреннее, веселое удивление. — Я дежурил, мне позвонили, я приехал, разобрался. Никакого криминала. Девушка не преступница, не жертва. Кругом пожары, вот она и обожглась. Там нужен был врач, а не милиционер.