Виктор Точинов - Неопознанные летающие убийцы

Кошмар никак не может закончиться. Бомбы падают и падают – кажется, уже много часов. Гретхен что-то говорит, губы шевелятся. А может быть, она молится. Кеннеди не слышит слов – лишь грохот разрывов и пронзающий душу вой. Но правой ладонью ощущает грудь Гретхен – большую, упругую. И – ему это странно и дико – чувствует сильнейшее возбуждение. Защитная реакция?

И тут прямо на них падает бомба. Это Кеннеди кажется, что прямо на них. Удар отдается по всему телу. Невесомость. Тела нет. Звуков тоже – исчезли. Нет воя, нет грохота – лишь хрустальный звон в ушах. Рядом что-то беззвучно рушится. И на Кеннеди – тоже рушится. Ударяет жестко, но совсем не больно – по спине, плечам. На лицо – что-то мягкое и теплое… Он плотнее прижимается к податливой Гретхен. Перед глазами кружатся фантомные пятна – все быстрее и быстрее. Потом все исчезает.

…Голоса – далекие и нереальные – доносятся сквозь бесконечный космический вакуум. Кто-то трогает его за плечо – через толстый-толстый слой ваты и шлет акустический сигнал в другую Галактику: «…готов… все мозги наружу… грузим?..»

«Это я готов, – думает Кеннеди равнодушно, – это мои мозги…» И пытается разлепить веки – взглянуть сверху, оттуда, на свое мертвое тело. Но загробная жизнь заканчивается, так толком и не начавшись. Удивленный голос инопланетника: «Смотри-ка, моргает!» – причем расстояние до чужой Галактики сократилось вдвое.

Кеннеди собирает всё, что от него осталось, в один комок, – и пробует придать собранному вертикальное положение.

Удается это ему лишь отчасти – теперь он стоит на коленях, поддерживаемый с двух сторон. Прожектора заливают сквер перед отелем мертвенным светом. Рядом лежит Гретхен – голова расплющена, раздавлена здоровенным бетонным обломком. Кеннеди понимает, чьи мозги увидели на нем, приняв за труп. Желудок рвется наружу. Кеннеди ему не препятствует.

«К черту, никаких больше уколов!» – подумал Кеннеди, увидев входящую сестру милосердия – наряд ее представлял из себя несколько эклектичное сочетание монашеского одеяния и медицинской униформы.

У Кеннеди имелось сильное подозрение, что именно здешние инъекции привели его мышцы в наблюдаемое состояние: руки и ноги реагировали на любое движение тупой ноющей болью – и это не считая истерзанного иглами седалища. Остальные последствия контузии средней степени более-менее рассосались за те шестнадцать часов, что он провел на больничной койке. Но, похоже, имелся негласный приказ об изоляции всех пострадавших от повторной бомбардировки Гамильтонвилля – эскулапы уверяли, что ни о какой выписке не может идти и речи.

Оставалась слабая надежда, что направленное Элис послание нашло адресата. Но нельзя было исключить и вариант, что тайком пронесенные Кеннеди в палату сто долларов просто пополнили бюджет вызвавшейся помочь санитарки – а текстовое сообщение на мобильник Элис так и не ушло. Либо она находится где-то поблизости – и не в состоянии его принять. Здесь, в госпитале (и, похоже, во всем Гамильтонвилле) мобильная связь до сих пор не действовала, режим секретности соблюдался неукоснительно.

…Сестра – молоденькая, застенчивая – не предприняла попыток достать спрятанный за спиной шприц, и Кеннеди слегка расслабился. Сказала:

– К вам супруга, мистер Джонсон. Я понимаю, как вам сейчас хочется увидеться – и, чуть позже, не захочется с ней расставаться, особенно в ее положении… – Тут сестра-монахиня зарумянилась – весьма, по мнению Кеннеди, мило и обаятельно. Затем она продолжила: – Но я очень прошу – двадцать минут, не больше. У меня и без того могут быть неприятности.

Кеннеди ничего не понял насчет «ее положения», но заверил, что двадцати минут для общения с женой ему вполне хватит. Он и в самом деле рассчитывал управиться. Однако насчет будущего отсутствия неприятностей никаких гарантий дать не мог.

Сестра вышла. Через пару минут в палате появилась миссис Джонсон. Вернее, сначала появился ее огромный живот, свидетельствующий о последнем месяце беременности. Затем вошла сама миссис – и оказалась ни кем иным, как агентом ФБР Элизабет Рейчел Блэкмор.

– А тебе к лицу беременность, – отпустил комплимент Кеннеди.

Терлецки – лежавший на соседней койке и напоминавший неразбинтованную египетскую мумию – тоже промычал что-то одобрительное.