Эван Хантер - Молодые дикари

— Люди очень странные, не правда ли? — неожиданно сказала она. — Вот, например, двое людей, которые когда-то так хорошо знали друг друга, могут встретиться и... быть совершенно чужими. — С ее губ сорвался странный смех, выражавший смущение и горечь. — Странно, — повторила она.

— Я пришел сказать тебе...

— Мне хочется верить, что люди, которые когда-то значили что-то друг для друга... что, если ты знал кого-то очень хорошо... — Она молча боролась с какой-то мыслью, а затем сказала просто. — Ты очень много для меня значил, Хэнк.

— Я рад это слышать.

— Когда мы были детьми, ты... многое для меня сделал.

— Я?

— Да. Понимаешь, я всегда считала себя безобразной...

— Безобразной? Ты?

— Да, да. А затем появился ты, и ты считал, что я была очень красивой, и все время повторял мне это до тех пор, пока я не начала верить. Я всегда буду благодарна тебе, Хэнк.

— Мэри, из всех людей на земле ты едва ли принадлежишь к тем, кто может сомневаться в своей привлекательной внешности.

— Да, но я сомневалась. Я сомневалась.

Сейчас каким-то чудом создалась непринужденная обстановка. Наконец-то они перешагнули через разделявший их барьер времени и почувствовали себя легко и свободно, как это было раньше, когда они очень серьезно обсуждали большие и малые животрепещущие проблемы своей молодости. Оглядываясь назад, он испытывал особую нежность к этим двум юным существам, которые, держась за руки, разговаривали друг с другом доверительным шепотом. Люди, сидевшие сегодня здесь, в этой гостиной, мало походили на тех двух юных созданий, и все же он узнал их и почувствовал, как по его телу разлилась приятная теплота. На минуту он забыл, зачем пришел сюда. Сейчас важно было только то, что они снова могли говорить друг с другом.

— Ты тоже многое для меня сделала, — сказал он.

— Надеюсь, что это так, Хэнк. — Она помолчала. — Хэнк, позволь мне рассказать тебе, как все произошло, потому что... я всегда немного сожалела, что отправила тебе то письмо. Мне всегда было немного стыдно, что я выбрала такой трусливый путь, чтобы выйти из создавшегося положения. Знаешь... Понимаешь... Я надеюсь, ты понимаешь, что... я любила тебя?

— Я так думал. Но потом это письмо...

— По ночам я обычно лежала с открытыми глазами и пыталась представить, что ты делаешь. Не стреляют ли они в тебя? Не ранен ли ты? Не сбит ли твой самолет? Не взят ли ты в плен и не пытают ли тебя? Я часто плакала по ночам. Однажды ко мне зашла мать и спросила: «Мэри, Мэри, в чем дело?» И я ответила ей: «Может быть, он уже мертв?» А она сказала: «Ты дурочка, тебе следовало выйти за него замуж и взять от любви все, что можно, потому что любовь — это не что-то такое, что ты можешь найти на улице». И я снова начала плакать и молиться... Я никогда по-настоящему не была религиозной, несмотря на то, что меня воспитывали как католичку... Но я так молилась за тебя, Хэнк. Я молилась, чтобы ты остался цел и невредим, чтобы... ты вернулся ко мне. А затем я встретила Джонни.

— Да? — спросил он.

— Может быть, это покажется глупым, но я не стала бы с ним встречаться, если бы не ты. И я не полюбила бы его, если бы вначале не любила тебя. Только благодаря твоей нежности, твоей... любви ко мне, я смогла полюбить другого человека. Вот почему мое письмо было таким жестоким. Мне совсем не надо было писать его. Я должна была приплыть в Англию, приползти к тебе на коленях и благодарить тебя, целовать твои руки, Хэнк. Я не должна была посылать это письмо.

— Мэри, ты...

— И на днях в твоем кабинете я была страшно несправедливой к человеку, который был справедливым всю свою жизнь. Я понимаю, что это твоя работа. Я понимаю, что ты будешь ее выполнять так, как считаешь правильным. И сейчас я отношусь к этому с уважением. Я уважаю это так же, как я всегда уважала тебя. Я не смогла бы полюбить тебя, если бы ты был другим, и я не думаю, чтобы человек очень менялся. Ты все тот же, Хэнк.

— Я очень изменился, Мэри.

— Внешне! О да, ты не тот неловкий юноша, который однажды нарвал мне в парке цветов. А я не та рыжеволосая, худая, юная...

— Ты никогда не была худой! — запротестовал он.

— ...девчонка, которая приняла эти цветы так застенчиво. Но, я думаю, что по существу мы те же самые, Хэнк. Я думаю, что если мы снимем маски, то окажется, что по существу мы те же самые глупые подростки, считавшие, что мир полон драконов и блестящих благородных рыцарей. — Она помолчала. — Правда, ведь?

— Возможно.

Она кивнула, погрузившись в свои мысли, а затем спросила: