Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы

Штат Дэлавэр.

Старинный замок с высокими сводами, острыми башенками. Серый гранит. Полутемный парадный холл.

Реже попадает в поле нашего общественного зрения седовласый господин с неторопливыми манерами высших аристократических кругов: лордов, имеющих не только имя, но власть: финансовую, политическую.

Право первого голоса на страницах популярнейших газет и журналов.

Правда голос их там проходит через вторые, третьи руки, но ни в коей мере не меняет своей интонации, требовательности. «Клуб-40». Сей спокойный господин, который уже неоднократно на страницах нашей неспокойной книги принимал мистера Маккинроя, — Первый Координатор Почтенного клуба. Ему под сто. Глаза выдают вековую усталость жизнью.

Но его ранг требует деятельности. И сейчас, он в который раз слушает сэра Маккинроя, который приходится ему внучатым племянником по материнской линии.

Внутренне он и хотел бы сесть с родственником у камина, по простому выпить пару бокалов сока, выслушать без предубеждения занятные истории о монахах. Но главенствующий этикет требовал сохранения всех субординации их надправительственного клуба. И он сидел с ровной осанкой в древнем кресле, на котором в свое время гордо восседали его предки. Слушал сэра Маккинроя. А сэр Маккинрой также гордо восседал на противоположной стороне длинного церемониального стола, старательно выкладывал:

— …Мне думается, что при всей монашести Руса, при всем его духовном тяготении и уважении к отцам, он все более становится инородным телом в их анклаве. Сказывается и скрытое предубеждение родственных монастырей. Рус среди молодых монахов Тибета становится живой легендой наравне с Большим Чемпионом. А это, вы знаете, на старческие умы соседей-удар по традиционному авторитету. В сумме около семи лет вне стен монастыря, вне пределов Поднебесной. Он уже не так мыслит, не так делает. Хотят этого опекуны или нет, они вне границ влияния на него. Время берет свое. И первый камень, пусть маленький, с песчинку, первые сомнения в верности однообразия бытия вложил в него его родной дядя в Южной Корее. Все последующие годы волею судьбы и странствующего рока отделяли его от монастыря не только физически, но, можно сейчас смело утверждать, и духовно. Уровень его мышления, пространственность, широта восприятия стали более мирскими, чем схимническими.

Координатор почти незаметно кивнул подбородком, показывая, что он согласен с доводами племянника и хочет вставить свое слово.

— Друг мой, а на чем основаны именно эти ваши утверждения?

Маккинрой также поклонился, и, не меняя тона высказывания, продолжил.

— Основаны на том, что, уже второй раз попадая в поле зрения и преследования противников, Рус не сближается с группой поддержки из монастыря, в которой находится и его ближайший по духу и по поведению, монастырский брат Большой Чемпион Ван. У них почти одинаковые линии жизни, которыми снабдила их судьба. В Китае это два самых больших странственника, и симпатии, уважение их друг к другу невозможно определить словом. И на закате своих лет, Ван никогда не отрекется от Руса, который в принципе продлил и наполнил существенной гаммой бытия бурную опасную жизнь Чемпиона. Рука лорда снова остановила выразительную речь эксперта.

— Никак не ожидал я, что вы так глубоко и проникновенно сможете анализировать существование далеких от нас людей, в общем-то ничем особенным не выделяющихся из строя общей массы живущих, старающихся жить тихо и неприметно для человеческого общества. Кто, когда вообще слыхал о монахах Китая? Только их внутренние летописи, да еще враги.

Меня это убеждает, сэр Маккинрой, что со временем вы сможете положительно присутствовать на заседаниях нашего клуба и координационного комитета. Чутье моих лет подсказывает, что в немалой степени вам будет способствовать этот неизвестный юноша: без рода, без племени, без родины.

— Я очень благодарен вам, милорд, но я так далеко еще не заглядываю.

— Трудно заглядывать вперед, будучи молодым. Но это я так, к слову. В жизни все быть может: и быть того не может, чего не может быть. Уровень вашей логики должен обеспечить вам авторитет. Меня это положительно успокаивает. В нашем полезном клубе с годами теряется жизнеутверждаемость логической мысли. У нас много ястребов, но мало серьезных непредубежденных аналитиков. Они настойчиво полемизируют критериями войны. У нас мало голубей. Они слабы в доказательстве, в отстаивании миролюбивых основ. Все так ужасно боятся коммунистов, что кроме вооружения, подготовки к войне ничем их увлечь нельзя. Один только Никсон сейчас противится общему давлению военных. Мы ему разрешили в прошлом году съездить в Москву, прозондировать почву насчет мирных соглашений и взгляда лидеров коммунистов на глобальные проблемы Земли. Его доклад дает оптимизм в том, что не все так страшно и обреченно, как пишут наши аналитические газеты. Но больно сознавать, что наши старческие головы в комитете помешались на грядущей войне и спешно к ней готовятся. Семьдесят третий год двадцатого столетия от Рождества Христова, седьмое тысячелетие цивилизации от сотворения мира:-что-то пора основательно переосмысливать и изменять. Не то новый виток очередной цивилизации начнется с того же, что и десять тысяч лет назад. Военная наука подходит к тому порогу, когда кроме разумного мира, ничем иным мыслить нельзя. Все прочее преступно по своей сути.