Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

— Кто ты, мирянин? Почему прерываешь мою скорбь, мои стоны? Видишь, я весь в слезах. Ступай прочь, не мешай душе излиться.

Рус пожал плечами. Сопровождающие его монахи также спокойно обошли дервиша. Отшельник лихо захохотал:

— Моя глупая плоть в поисках Абсолюта! Ха-ха! Ей все мирское чуждо. А вот великому Пату уже ничто не поможет и ничего ему не нужно. Может, сейчас он достиг порога Великого Абсолюта и взирает на нас глупых, обремененных ношей вонючей плоти, грузом никчемных покаяний. Ха-ха-ха!!

Рус оторопело посмотрел на оборванца.

— Что ты мелешь, почтеннейший? Ты голоден, или продрог твой разум от холода?

— Глупый юнец! Разве могу я испытывать муки холода или голода? Это ничто по сравнению с истиной.

— Так почему твой разум, как дитя неразумное?

— Молчи и не перечь мне. Кто ты есть, коль так дерзко врываешься в мои мысли? Кто ты?

— Не стоит посторонним лишний раз напоминать о пылинке, порхающей по всему свету.

Глаза дервиша широко раскрылись. Он впился мутным взором в Руса.

— Ты!! — истошно возопил он. — Значит, ты тот никчемец, безрассудством которого нашла кривая душу великого Пата, низвела его к хранилищу Великого Спокойствия! Ты — янки!

В два прыжка Рус подскочил к схимнику, схватил за лохмотья, приподнял пустое тело. Глаза пустыножителя не лгали. Воспитанник больше не смотрел на безумца.

…Он бежал вниз..

Широкий настил из бамбуковых стволов угрюмо высился на небольшом возвышении, сработанном из толстых деревьев, покрытых черным крепом. Там, на сером, широко распахнутом балдахине покоилось тело патриарха Фу Циня.

Покровитель «Направленной воли». Один из старейшин «Белого лотоса». Секта, чьи люди были достаточно чисты в своих лозунгах, но которые оставались в своем замкнутом уединении, зная, что вокруг продолжается яростная борьба идей, и каждое слово, сказанное в защиту человечности, истины, приближает мир к тому состоянию, к которому испокон веков стремилось угнетенное большинство. Они оставались изолированными по многим причинам, и сложившиеся обстоятельства только более заставляли сторониться, уходить в свой уединенный, затворный анклав, прятаться от внешнего мира. Что и почему? Ответит ли на эти непростые вопросы торопливое время?

Около полутора тысяч монахов собралось у подножия холма, на котором возлежал усопший. Опустели монастыри «Белого лотоса». Все мудрецы находились сейчас на этом скорбном месте, все старейшины, отдавали последние мысли памяти другу и товарищу, наставнику и брату, с которым многие годы постигали они вершины мысли и воли.

Ярко-красные, желтые, темные хитоны и халаты вперемешку заполнили все застывшее пространство. Тягостное молчание лежало на лицах суровых людей. Вторые сутки сидели они вот так и молчали. Молчали, думая каждый о своем и общем. Ничто не нарушало траура, скорбного покоя местности. Поэтому, когда у края поляны шальным ветром возник Рус с полными слез глазами и бледным лицом, монахи не оборачивались. Ван здесь, кроме него только Рус мог появляться шумной тенью.

Рус опустился на колени позади настоятеля и Вана. Опустил голову и бесшумно плакал. Только мелкое вздрагивание его плеч нарушало неподвижное сидение боевого «Братства».

На исходе вторых суток перед настоятелем Шао лежало восемь отличительных знаков монастырей «Направленной воли». Все настоятели безоговорочно предложили кандидатуру Дэ на место Патриарха.

Почтенные мудрецы «Великого предела» и «Восьми триграмм» с одобрением приняли согласие братства о единодушном избрании Дэ покровителем «Направленной воли».

Дэ низко поклонился.

Долгие минуты скорби беззвучно падали в пространство. За ними не спешили следующие. Звонко стукались одна об другую, медленно отползали в стороны, высвобождая место новому. Тяжелые вдохи наполняли грудь безупречных бойцов. Час вырастал в небольшой монумент, на котором незримо стоял Пат и грустно, с легким упреком, взирал на тех, кто сейчас скорбно думал о нем. Неизвестно, кто более сожалел о ком. Слишком обыденно происшедшее и слишком неизвестно будущее. На чьи плечи оно возляжет более тяжелым и ответственным временем? Не будет ли будущее страшнее прошлого или, наоборот, покроет свое существование липким налетом постного мещанства и хабеловского обывательства.

Ван сидел и, как обычно, в минуты полной отрешенности, начинал разбирать упущения Патриарха в бою. Конечно, он многое сделал бы не так. Но при всем этом требовалось учитывать не только возраст мужественного человека, но и то, что на протяжении последней четверти своей вековой жизни он все реже и реже участвовал в схватках. Многое из практики ослабилось. Философский подход доминировал над практической стороной. Но Пата нельзя было в чем-то упремгуть. Он до конца остался верен себе, своему братству и целям, которые в конце концов вывели на него свору наемников кемпо.