Дж. Фридман - Против ветра

Мартинес пропускает его слова мимо ушей.

— Итак, вы проникли в память запасного компьютера… — Он останавливается на полуслове.

— …где масса всяких необработанных данных, которых нет и в помине в основном компьютере, так оно и есть, наконец-то до вас дошло, — договаривает дегенерат. — А там, в самом центре — эта крошка, Рита Гомес. Компьютер не врет, господин судья. Врут только люди, которые ошиваются вокруг да около.

Все проще простого. Полицейские не могли рисковать, в официальном порядке доставив Риту Гомес в больницу. По той простой причине, что кто-нибудь еще начал бы задавать ей вопросы, прежде чем они настроят ее на нужный лад.

Утро следующего дня. Я стою перед Мартинесом. Все так же, как и вчера, за исключением того, что на слушании отсутствуют Санчес и Гомес. Готов поспорить на что угодно, что больше они сюда не явятся, если только их не вызовут в суд повесткой.

— Все это домыслы, — говорит Робертсон. Он словно в воду опущен, даже его возражение звучит как-то вяло.

— Это мы выясним, причем достаточно скоро, — говорит в ответ Мартинес и, обращаясь ко мне, добавляет: — Продолжайте то, с чего начали, Уилл.

Уилл! Фамильярность в устах Мартинеса — большая редкость. Никак мы делаем успехи!

— Вот что я думаю, господин судья. Если бы в то время ей дали высказаться свободно, кто знает, что бы она сказала? Теперь она говорит нам, что ее силой вынудили сделать ложное заявление. Исходя из новой информации, я полагаю, что сейчас она говорит правду, а тогда потому солгала, что в буквальном смысле слова опасалась за свою жизнь. Если они на самом деле поступили так, как она говорит, то кто знает, насколько далеко могли бы зайти?

Мартинес кивает в знак согласия. Он поворачивается лицом к Робертсону.

— Вам есть что сказать по этому поводу?

— Это еще не доказывает, что мои люди солгали, — отвечает Робертсон, отчаянно хватаясь за последнюю соломинку, — просто это означает, что в определенный период, а когда точно, никто не знает, данные, заложенные в компьютер, были кем-то подтасованы. Позднее кто-то, возможно, подменил данные для того, чтобы попытаться нас скомпрометировать.

— Вы что, на самом деле думаете, что я в это поверю? — с изумлением спрашивает Мартинес.

— Я просто говорю, что такую возможность не следует исключать, — упрямо повторяет Робертсон. — Если компьютерный пират, которого вчера представила нам защита, с такой легкостью может проникать в файлы, где хранится конфиденциальная информация, и вносить туда изменения, что он и делал, как сам признался, то он или кто-то еще, обладающий такими же, как он, навыками, мог заложить туда новые данные на нее.

— Согласен, — отвечает Мартинес. — Но я не вижу, какое это имеет отношение к данному делу. — Он делает паузу. — Да и вы, по-моему, тоже в это не верите.

Робертсон молчит. Он тяжело опускается на стул, переводит взгляд на Моузби, потом неприязненно отворачивается. Постепенно он начинает сомневаться в своих же людях, что отчетливо читается на его лице.

Но при этом он не считает моих подзащитных невиновными. Если только Иисус Христос самолично не спустится снова на землю и не заявит об этом, Джон Робертсон сойдет в могилу с убеждением, что именно они убили Ричарда Бартлесса. Но не потому, что об этом говорят неопровержимые улики, а потому, что́ они собой представляют . Какие бы улики я ни выдвигал, он останется при своем мнении, убедив себя в том, что иначе просто быть не может.

Доктор Грэйд тяжело усаживается на стул для дачи свидетельских показаний, всем своим мрачным видом давая понять, что попытается не сойти с позиций снисходительного превосходства. Но в его поведении заметна слабина, и почтенный доктор прекрасно знает об этом. Расстановка сил на процессе меняется, и сейчас он уже не тот, что раньше. Его нестандартное, смелое заключение специалиста-медика прекрасно увязывалось со свидетельскими показаниями Риты, их слова как бы дополняли друг друга, но теперь он лишился ее поддержки и в своих выводах вынужден будет опираться только на самого себя. Это чревато неожиданностями, что хорошо известно даже такому самоуверенному человеку, как он.

На столе перед ним снова раскладывают те же самые снимки. Снова со стороны кажется, что он самым внимательным образом их разглядывает. Теперь я уже на сто процентов убежден, что он их запомнил как свои пять пальцев.

— Это те же фотографии, которые вам показывали в прошлый раз? — на всякий случай спрашиваю я.