Тесс Шарп - Вдали от тебя

Я смотрю на нее через стол. В ней все безупречно — от сияющих лодочек до «естественного» макияжа, ни единый волосок не выбивается из прически. Когда я познакомилась с доктором Чарльз, мне хотелось лишь растрепать эту ее идеальность. Стянуть очки с носа, сорвать с рубашки совершенные запонки. Убрать опрятную маску организованности и обратить к хаосу.

В восстановлении нет места хаосу, сказала бы доктор Чарльз.

Но я нуждаюсь в нем. Иногда даже больше, чем в Окси.

Вот что случается, когда сидишь в ловушке ослепительно-белых стен с бесконечными обследованиями и приевшейся музыкой на протяжении трех месяцев. Порядок и правила вызывают желание послать все к черту ради хаоса.

Но я не могу себе этого позвонить. Не сейчас. Свобода так близка, что ее почти можно попробовать на вкус.

— Наверное, — говорю, когда понимаю, что доктор Чарльз ожидает ответа. У нее мастерски выходит получать ответы на свои не-вопросы.

— Волнуешься?

— Нет. — Чистая правда. Могу на пальцах одной руки посчитать, сколько раз я была с ней честна. Включая этот.

Три месяца постоянной лжи выбивают из сил, даже если она необходима.

— Не стоит этого стыдиться, — говорит доктор Чарльз. — Волнение — естественно, особенно в наших обстоятельствах.

Конечно, когда я все же говорю правду, она мне не верит.

Вечная история.

— Немного пугает... — Делаю голос намеренно сомневающимся, и маска нейтральности на лице доктора Чарльз спадает в перспективе будущего признания. Вот только я скорее руку себе отрежу, чем откроюсь ей. И это ей досаждает. Как-то она хотела, чтобы я рассказала про ночь убийства Мины, так что мне пришлось разбить ее кофейный столик — очередная вещь, уничтоженная во имя Мины.

Доктор Чарльз смотрит, словно пытается увидеть что-то внутри меня. Я смотрю в ответ. У нее в арсенале типичная маска психиатра, но у меня-то лицо наркоманки. И она не может его игнорировать, потому что глубоко-глубоко внутри, под всей болью, травмами и горем, я — наркозависимая, и останусь ей навсегда. Доктор Чарльз понимает, что я это знаю. Что я приняла это.

Она думает, что благодаря ней ушла моя ярость и я на прямом пути к выздоровлению, но нет. В этом нет никакой ее заслуги.

Так что я смотрю на нее столь же пристально. Наконец она разрывает зрительный контакт, опускает взгляд на папку и делает несколько пометок.

— За время, проведенное в оздоровительном центре, ты сделала огромный шаг вперед, Софи. Без наркотиков жить будет нелегко, но я не сомневаюсь, что с врачом, которого тебе подобрали родители, и твоими твердыми намерениями восстановиться ты достигнешь успеха.

— Отличный план.

Она перекладывает бумаги, и только я думаю, что свободна словно ветер, она сбрасывает бомбу:

— Прежде чем мы спустимся, я хотела бы еще немного поговорить. О Мине.

Теперь она поднимает взгляд и внимательно смотрит на меня. Ждет, сломаю ли я ее новый журнальный столик. (На этот раз из дерева — наверняка подумала, что нужно что-то покрепче.)

Не могу сдержаться: сжимаю губы, а стук сердца отдается аж в ушах. Говорю себе дышать, вдох-выдох, как в йоге.

У меня нет права на ошибку. Не сейчас. Не тогда, когда я настолько близка к свободе.

— Причем здесь Мина? — Мой голос тверд, хочется за это самой себе похлопать по спинке.

— Мы давно о ней не разговаривали. — Она все еще наблюдает за мной. Ждет, что я выйду из себя, как всегда, когда она заводит эту тему. — Возвращение домой — большая перемена. Вернется множество воспоминаний. Хочу быть уверенной, что ты в правильном состоянии, чтобы столкнуться с ними без... — Она поправляет манжету.

Очередная ее тактика. Доктор Чарльз любит вынуждать меня заканчивать за ней предложения. Честно признать свою вину и ошибки.

— Без прибегания к оксикам? — полагаю я.

Она кивает.

— Мина и ее убийство послужили причиной. Важно, чтобы ты это понимала. Что ты готова к испытаниям, которые могут принести воспоминания о ней — и вина.

Заглушаю в себе рефлекс что-нибудь пнуть. Который к тому же кричит: «Ее убили не из-за наркотиков!»

Но не сработает. Никто не поверит правде. Никто не поверит мне . Без доказательств этого не случится. Козлина в маске замел за собой следы — точно знал, что я не замечу наркотики, которые он мне подкинул, не после того, как он застрелил Мину и вырубил меня. Мама звонила во все вообразимые и невообразимые места, чтобы отправить меня в Центр для реабилитации вместо наказания за хранение.