Дмитрий Видинеев - Скиталец

Она отключила связь и небрежно швырнула сотовый на стол, после чего добрела до дивана и пристроилась рядом с Максимкой, который уже спал в обнимку с книжкой.

Ольга не спеша спустилась в гостиную, вынула кляп изо рта Сени. Кадавр тут же завопил тонким голосом:

– Мамочка пришла! Теперь сядем кушать! Мамочка пришла! – Его глаза ни на секунду не переставали вращаться. Голос изменился, стал похож на скрежет железа: – Один, два, три, сто двадцать! Спираль раскручивается, раскручивается! Треугольник и два квадрата! Чуешь, чем пахнет, блядская Королева стрекоз? Чуешь, чем пахнет? – снова тонкий голос: – Мама, мамочка, смотри, как курица без головы бегает…

Ольга вздохнула: жаль бедолагу. Он был смышленый, лучше Эдика умел подстраиваться под ситуации, а роль ребенка играл так, что впору Оскара давать. За те годы, что он служил ей, Ольга сильно к нему привязалась.

– Мама, мамочка пришла! А папочка весь хлеб сожрал, сука! – Сеня захрипел, раскашлялся, изо рта по подбородку потекла темная слизь. – Верни меня в бездну, Королева стрекоз! Верни меня…

С тяжелой душой Ольга прикоснулась пальцем к родинке на его шее, с силой надавила.

– Прости.

Глаза Сени застыли, зрачки резко сузились, а потом кадавр обмяк, черная субстанция в ране перестала пульсировать.

Ольга освободила от кляпа рот Эдика, разрезала скотч.

– Дорогая, я не знаю, как…

– Заткнись!

– … это случилось. Так все быстро…

– Я сказала, заткнись! – Ольга влепила ему пощечину. – Будешь говорить, когда я скажу, ясно?!

Эдик поджал губы, потупил взгляд и кивнул. Он выглядел так, будто уксуса наглотался.

Ольга прошлась по комнате, больше не обращая внимание на хруст под ногами, подошла к окну. Снаружи было тихо, на улице – никого, лишь где-то далеко выла собака. Увы, но на животных сонное заклинание не действовало.

– Отнеси Сеню и старика в подвал, – велела она, не оборачиваясь. – Потом похороним их по-человечески.

Пока Эдик отвязывал «сына» от стула, Ольга подошла к Виталию Аркадьевичу и присела на корточки. Долго молчала, сурово сдвинув брови, а потом прошептала печально:

– Мне жаль, что все так вышло… но ты сам виноват.

Эти стены годами впитывали в себя безумие Лира. Дом как червоточина на теле деревни, поживешь в нем месяц-другой, и кошмары сведут тебя с ума. Ольга знала это, чувствовала. Старый маньяк, сам того не ведая, заразил дом своими мыслями, мерзкими мечтами – они витали в воздухе, и если сосредоточиться, можно вникнуть в их суть.

Но сейчас Ольга и не думала ни во что вникать, ей и так были известны все помыслы Лира. Она сидела за столом вот уже полчаса, смотрела то на Максимку, то на Алину. Они спали крепко, не подозревая, какая судьба им уготована, не догадываясь, что, приехав в Сорокино, стали главными актерами Театра Теней. Их ждали грандиозные роли, которые они сыграют вопреки собственному желанию.

Ольга размышляла об этом с трепетом. Сейчас ей предстояло открыть Алине правду, но к тяжелому разговору она подготовилась: на столе перед ней лежали бумажные полоски с магическими формулами, зажигалка, стояли свеча в блюдце и пепельница.

«Пора», – сказала она себе. Представила раскрывающийся бутон лилии и щелкнула пальцами.

Веки Алины дрогнули, она открыла глаза, зевнула и неуклюже села на диване, сонно, но с легким недоумением уставилась на незваную гостью.

– Оля?

– Привет, Алина. Извини, что я вот так, без приглашения…

– Ну что ты, ей-богу, я всегда рада тебя видеть, – тряхнула головой, прогоняя сонное состояние. – Странно как-то, не помню даже, как уснула, – взглянула на Максимку. Тот сладко сопел, подложив ладони под щеку. – Надо же, как нас сморило.

– Бывает, – Ольга чиркнула зажигалкой и поднесла пламя к фитилю свечи.

Алина удивилась.

– У нас что, электричество отключили? – Она поднялась с дивана и потерла ладонью затекшую шею.

Ольга подожгла от пламени свечи одну из полосок.

– Нет, с электричеством все в порядке.

Алина уселась за стол напротив Ольги. Ей не нравилось выражение лица подруги – отрешенное, но с толикой грусти. В душе зародилась легкая тревога.

– Что ты делаешь?

Ольга положила горящую полоску в пепельницу. Когда бумага догорела, выждала несколько секунд, бросила мимолетный взгляд на Алину и резко сдунула пепел.

– Ты будешь сидеть тихо! – заговорила быстро. – Не произнесешь ни слова, пока я не разрешу. Слушай меня, Алина, слушай меня… Для тебя нет сейчас ничего важнее того, что я скажу! – ее голос смягчился. – Прости… и не думай, что все это доставляет мне удовольствие.