Кит Маккарти - Тихий сон смерти

О Хартмане Айзенменгер не знал ничего. Он поискал сведения о нем на сайте «Кто есть кто в медицине» и не нашел ничего такого, что делало бы Марка Хартмана сколь-либо значимой фигурой: никаких наград, научных званий и серьезных постов в прошлом. Разумеется, это не означало, что он никудышный специалист, вполне возможно, патологоанатом он превосходный, тем не менее отсутствие регалий в его возрасте наводило на определенные мысли. Обзвонив бывших коллег, Айзенменгер и от них не узнал ничего — никто слыхом не слыхивал ни о Марке Хартмане, ни о его научных работах. Одним словом, никакой информации — ни положительной, ни отрицательной. В представлении Айзенменгера Хартман был неким прозрачным существом, дыркой; имя его благодаря занимаемой им должности было известно, но оно ничего не говорило о его профессиональных качествах.

Когда Боумен представила Айзенменгера, тот улыбнулся и протянул руку, пробормотав при этом:

— Добрый день, коллега.

В ответ Хартман тоже изобразил на лице некое подобие улыбки, но как-то быстро сник. Его ладонь оказалась влажной и теплой, а рукопожатие вялым. Айзенменгер понимал, что нельзя судить о человеке по одному лишь рукопожатию, но предчувствовал трудный и малоприятный разговор. Едва он разжал пальцы, Хартман опустил руку и замер с таким безнадежным видом, словно на шее у него болтался обрывок петли.

— Я обещала доктору Айзенменгеру любую помощь, какая ему потребуется. — Боумен произнесла эту дежурную фразу так, что даже дураку стало бы ясно: обещанная помощь явно выходила в ее понимании за рамки христианского долга. — Дело это нудное, но бояться нам нечего.

Возможно, ей-то и нечего было бояться, тогда как реакция Хартмана на ее слова оказалась весьма странной. Он прикрыл глаза — в какой-то момент Айзенменгеру даже показалось, что Хартман вот-вот упадет в обморок, — а придя в себя, начал медленно меняться в лице, пока не побледнел как полотно.

— Конечно нет, — пролепетал он, и Айзенменгер услышал в его словах не столько согласие, сколько отчаяние.

Елена еще накануне вечером составила расписание на предстоящий день и теперь радовалась тому, что может спокойно работать. Однако этому мешали ее собственные чувства, разобраться в которых ей никак не удавалось. В ее жизни было что-то не так, однако, признавшись себе, что это связано с появлением Айзенменгера, она не могла определить, что именно изменил в ней этот человек. Но и просто отмахнуться от переполнявших ее мыслей и чувств как от чего-то малозначительного она была не в силах — эти мысли и чувства оказались весьма приятными.

Она боролась с ними, отдавая все силы работе с бумагами за старым дубовым столом в кабинете отца. Впрочем, вскоре она вздохнула, выпрямилась и, опустив голову, нахмурилась. Эмоции победили. Елена была слишком умна, чтобы отрицать очевидное: она влюбилась.

За годы, прошедшие со дня смерти ее родителей и последующего самоубийства брата, она научилась избегать ситуаций, предполагавших проявление сильных чувств. Такое эмоциональное затворничество не было следствием обдуманного решения — скорее оно явилось результатом глубокой душевной травмы. После тяжелой утраты, которую ей довелось испытать, Елена долго не могла обрести душевное равновесие; она разорвала все внешние связи, стерла из памяти воспоминания о некогда близких ей людях, сжалась в комок, стараясь как можно реже напоминать миру о собственном существовании, исключила из своей жизни все, что выходило за рамки интеллектуальной сферы. Только благодаря такому отречению от мира она выжила, но эта цена оказалась слишком дорогой.

Елена знала, что некоторые коллеги в разговорах между собой одаривают ее не слишком лестными эпитетами. Самыми ходовыми выражениями в этих разговорах были «фригидная» и «лесбиянка». Впрочем, понять этих людей было нетрудно: чувствуя себя, мягко говоря, обескураженными после очередной неудачной попытки соблазнить красивую женщину, они тем самым пытались хоть как-то восстановить свою оскорбленную гордость. Впервые оказавшись мишенью этих злобных выпадов, Елена почувствовала себя совершенно опустошенной. Впоследствии, несмотря на неоднократное повторение подобных историй, она так и не научилась хладнокровно на них реагировать. Она никак на могла примириться с человеческой низостью и коварством. Почему они не могут понять, что, если женщина не стремится прыгнуть в постель к первому встречному, это вовсе не означает, что с ней что-то не так?