Джузеппе Д'Агата: Возвращение тамплиеров

Молодые люди запели хором, потом сняли маски и провозгласили Джакомо своим новым руководителем. Они назвали его не президентом, а вождем. Это тоже было внове. Взволнованный, Джакомо сказал несколько слов благодарности, а Гельмут и падре Белизарио улыбались, стоя позади него в тени портика. Наконец молодые люди нарушили строй, спеша обнять Джакомо. Они подняли его на руки и бегом, с радостными криками понесли вокруг дворика.

На следующее утро падре Белизарио и Гельмут вновь встретились в кабинете-складе монаха. Гельмут, собираясь уезжать, держал свою дорожную сумку.

Они помолились, вспоминая о дне погребения усопших, потом падре Белизарио открыл старинный комод и извлек из него пергамент.

— Это пергамент аббата Джованнини, тот, в котором содержится спасительное заклинание. Знаешь, я еще не прочитал его. Слишком длинно и скучно.

— Скучно? — Гельмут встревожился. — Прошу тебя, не шути. Азугир убежал от тебя, и только это заклинание может спасти твою душу.

— Ты так думаешь?

Падре Белизарио зажег спичку и поднес ее к пергаменту, в глазах его загорелся вызов.

— Что ты собираешься делать? Ты с ума сошел!

Монах поджег пергамент. Старая бумага вспыхнула и сгорела в несколько секунд.

— Хочу провести опыт. Хочу посмотреть, стоят ли наши действия, наши труды и дух, который их вдохновляет, того же, что и магические заклинания. Именно так измеряется вера, дорогой Гельмут. Если я не прав, то готов отправиться в ад.

— Но ты уже в аду, — похолодев, сказал Гельмут.

— Тихо. Все станет ясно, когда я должен буду отдать душу. Мне и вправду интересно — кому. — Падре Белизарио выглядел уверенным в себе и даже веселым. С явным удовлетворением он потер руки и взглянул на Гельмута: — Ты сказал, что я уже в аду? Если так, подыграй мне — исполни роль дьявола. А мне следует торопиться, потому что год дьявола уже на исходе.

Гельмут смотрел на него все более растерянно.

— Чего ты ждешь? Доставай корону. Я же знаю, что умираешь от желания сыграть на нее.

Гельмут улыбнулся:

— Партию в карты Таро? А разве ты умеешь играть?

Падре Белизарио кивнул.

— А если выиграю?

— Не выиграешь, — сказал монах.

— А может быть, все же…

— Старые правила остаются в силе. Выиграешь, снова захочешь играть и тогда проиграешь. Я достаю карты.

После некоторого колебания Гельмут пожал плечами и положил на стол корону, которая некогда венчала великого Гуго де Пейнса.

Партия закончилась быстро. Падре Белизарио, победитель, взял корону и с удовольствием залюбовался ею, поднеся к свету. Потом поднял, собираясь надеть себе на голову.

— Кончай эту глупую игру, — сказал Гельмут, останавливая его руку. — Хочешь умереть от удара молнии?

Улыбаясь, падре Белизарио высвободил руку.

— А если я вдруг окажусь избранным?

Гельмут не нашел ответа и только проговорил, закрыв глаза:

— Если действительно хочешь покончить с собой, я не могу помешать тебе.

Без малейшего опасения падре Белизарио надел корону и застегнул пряжку. Гельмут открыл глаза и был потрясен. Простое кресло, с которого монах словно благословлял его, показалось ему троном. Он преклонил колено, и большой палец Великого магистра начертал на его лбу крест.

Гельмут произнес старинную клятву. Его голос дрожал от волнения:

— Клянусь посвятить слова, оружие, силу и жизнь защите веры и единства Бога. Тебе, мой Великий магистр, обещаю полное повиновение из любви к Христу.

Монах сделал одобрительный жест:

— Посвящаю тебе этот мой призыв из книги Чисел. — Он поднялся. — Да благословит тебя Господь и защитит тебя. Да осветит Господь твое лицо Своим ликом и будет милостив к тебе. Да обратит Господь к тебе Свой лик и ниспошлет мир.

Он снял корону и положил ее на стол.

Гельмут поднялся с колен и отступил назад. Падре Белизарио подозвал его и обнял. Потом Гельмут взял свою сумку и вышел.

Монах напрасно искал корону. Наконец покачал головой и засмеялся. Он не сердился на того, кто ее украл, — более того, уверенность, что они скоро вновь увидятся, развеселила его.

На улице Санто-Стефано, в доме Джакомо, старый Ансельмо закончил зажигать свечи в память усопших, вставленные в девять ветвей канделябра. Затем подошел к окну и посмотрел на детей, игравших на площади перед церковью.

Сквозь закрытые окна, словно издалека, доносились их звонкие голоса: