Сергей Кулаков - Всемогущий

– Думаю, что недолго, – отозвалась Жанна. – Николай Ильич говорил, что завтра мы будем свободны.

«Дословно следующее, – сказал Егор. – Сегодня на премьер-министра будет совершено покушение. Самолет, в котором он улетает на Дальний Восток, заминирован. Взрыв произойдет при взлете. Организатор покушения – Ожогин, но за ним стоят более значительные фигуры. Их цель – смена Кабинета министров и назначение на ключевые посты своих людей. Скоро выборы, кресла под президентом и его сторонниками шатаются, поэтому было решено, не дожидаясь окончания срока, прибегнуть к радикальным мерам. Со стороны все будет выглядеть как несчастный случай. Народ, конечно, ни о чем не догадается. Но в стране начнутся коренные перемены, последствия которых могут оказаться катастрофическими для российской государственности».

Жанна, на минуту забыв о необходимости притворяться, во все глаза смотрела на Егора.

– Слава богу! – громко сказал он.

Она вздрогнула и очнулась.

«Ты в порядке?» – спросил Егор.

Она медленно наклонила голову.

«В порядке», – услышал он.

– И я так думаю, – сказала она вслух.

«Все это надо срочно передать Чернышову», – сказал Егор.

«Я поняла», – ответила Жанна.

«Постарайся сделать это побыстрее».

«Постараюсь!»

– У меня есть для тебя одна новость, – сказал он, помня об ушах Пронова, жаждущих пищи.

– Какая? – спросила Жанна.

– Ты мне сегодня приснилась.

Жанна кокетливо улыбнулась.

– Я была одета?

– Одета… к сожалению.

– Что же мы делали?

– Танцевали.

– Какая прелесть! Сто лет не танцевала. А что мы танцевали?

– Не помню… Кажется, вальс.

– Обожаю вальс. Это напоминает полет, и мне всегда казалось, что люди, вальсируя, летают над землей.

– Да, – согласился Егор, – похоже. И мы с тобой летали – и, кажется, залетели очень высоко.

– Здорово. А что, если нам полетать на планере? Ты летал когда-нибудь на планере?

– Нет, я боюсь высоты.

– Я научу тебя не бояться высоты. И тогда ты поймешь, что испытывают птицы. Это такая свобода, что захватывает дух. Небо, облака, тишина – и полет.

Егор усмехнулся. У Пронова, поди, голова разболелась от их болтовни.

– Хорошо, – сказал он, – я попробую.

– Попробуй, – нежно улыбнулась Жанна.

Дверь в комнату открылась. Без стука.

– Я прошу прощения, – влез половиной туловища Пронов, – но вам, господин Горин, пора.

Жанна поднялась. Егор тоже.

– Мы скоро увидимся, – сказала она, пожимая ему руку на прощание.

– Да, скоро, – откликнулся Егор, удерживая ее руку в своей руке и не имея сил ее отпустить.

«Будь осторожна», – попросил он.

«Буду», – пообещала она.

«Я не смогу без тебя жить».

«И я без тебя».

– А можно вместо планера параплан на тросе? – спросил он жалобно.

Она засмеялась и отняла руку.

– Нет! Планер – значит, планер.

– Ладно, – сдался Егор, – уговорила.

Пронов кашлянул.

– До встречи, – сказала Жанна, вкладывая в эту фразу столько оттенков, что у Егора захватило дыхание.

– До встречи… – бросил он ей вслед, не найдя каких-то последних слов, которые передали бы всю полноту его чувств, и досадуя на себя за это.

Но она ушла, и все, что было сказано, оставило надежду на продолжение будущему.

Когда звук ее шагов затих в коридоре, Пронов мотнул головой.

– Идемте.

Егор вышел из комнаты и, охраняемый с двух сторон, направился в рабочий кабинет.

Там его уже ждал Ожогин. Сегодня он выглядел еще более значительно, чем обычно. Осанистая фигура была искусно обтянута черным костюмом, придающим ей нечто героическое, даже величественное. Седой ежик волос внушительно гармонировал с белой сорочкой, гладко выбритые щеки казались сделанными из гранита, рот был крепко и властно сжат, как у древних римлян на столь любимых им скульптурах. Так и казалось, что этот человек сейчас начнет раздавать команды направо и налево, лишь только взойдет на пьедестал.

Но Ожогин неожиданно улыбнулся и размашисто шагнул с протянутой рукой навстречу Егору – словно репетируя некое предстоящее действо.

– Доброе утро, – пророкотал он громко, но ласково.

– Доброе утро, – ответил Егор, глядя в зеркальные линзы очков, которые Ожогин не забыл надеть, хотя они и смотрелись на нем несколько нелепо. Ну да зрителей здесь, кроме Егора и Пронова, не было, а их-то Ожогину нечего было стесняться.

Они обменялись рукопожатием. Рука Ожогина была суха и тверда, как кость. Но жал он не сильно, помня, видимо, о простонародной мощи своей длани.