Сергей Кулаков - Всемогущий

Чуть поколебавшись, он позвонил и принялся ждать, когда откроют дверь.

Ждать пришлось недолго. Через минуту после его звонка послышались тяжелые шаги, звякнул замок и дверь открылась.

На пороге стоял пожилой священник в серой поношенной рясе. Это был представительный человек, грузноватый, с покатыми широкими плечами, красным лицом и жидкой седой бородой. Глаза его глядели несколько насупленно из-под густых бровей, но это было скорее выражение постоянного и привычного внимания, нежели настороженности или боязни.

Увидев Егора, он улыбнулся ласковой улыбкой, вмиг преобразившей его лицо и придавшей ему что-то детское, и отшагнул назад.

– Давненько тебя не было, Егор. Проходи.

Егор вошел в дверь, остановился на пороге.

– Здравствуйте, отец Кирилл…

– Будь здоров и ты, – отозвался тот, закрывая дверь. – Ну, с чем пожаловал на этот раз?

– С тем же, – тихо сказал Егор.

– Ага.

Отец Кирилл пытливо посмотрел на него – и улыбка сошла с его лица.

– Пойдем-ка в дом. Думаю, ты не просто поздороваться со мной зашел.

– Если не прогоните…

– Когда это я тебя прогонял? – спросил священник. – Обычно ты сам все куда-то торопишься.

– На этот раз я никуда не тороплюсь.

– Ну, ну…

Они прошли в глубь пристройки и оказались в жилой комнате, скромно и мило обставленной и обихоженной. Единственным предметом роскоши, если можно так выразиться, была ваза с цветами, ромашками и ирисом, растущими здесь же, в церковном саду. Все остальное напоминало корабельный кубрик, с той только разницей, что на стене висело большое, в половину человеческого роста, распятие, и повсюду – на столе, на полках, в головах кровати – лежали церковные книги.

– А у вас все по-прежнему, – заметил Егор.

– Слава тебе, Господи, жаловаться не на что, – отозвался отец Кирилл. – Да ты садись, не стой.

– Спасибо, – сказал Егор, опускаясь в старенькое низкое кресло, покрытое расшитым шерстяным чехлом.

Он удивился, как хорошо помнит его тело особенности этого кресла; и он, как старого приятеля, погладил деревянную шишечку на ручке, отлакированную тысячами прикосновений, не одна сотня из которых принадлежала и ему.

– Чаю моего выпьешь? – спросил отец Кирилл.

Егор кивнул.

Пожилой священник принялся наливать чай, будто не замечая беспокойства гостя.

– Это с липой и смородиновым листом, – сказал он, подавая Егору кружку. – Очень хорошо потом спится после него. И освежает.

Он улыбнулся своей ласково-детской улыбкой и первым сделал несколько глотков, приглашая гостя последовать его примеру.

Егор отпил чая, не чувствуя вкуса, поставил кружку на стол. Затем через силу сделал еще пару глотков. И снова поставил кружку. Взглянул вопросительно на священника, не зная, можно ли начинать разговор или следует дождаться разрешения.

– Терпением душу смиряй, Егорий, – произнес отец Кирилл, улыбаясь. – Терпением и верой.

– Какой верой, отец Кирилл? – вырвалось у Егора.

– Как какой? – удивился священник. – Божьей.

Он слегка покачал головой, как будто недоумевая, что у взрослого, умного человека могут быть сомнения в таком простом деле.

Егор позавидовал ему. Дорого он дал бы, чтобы найти в своей жизни столь же твердую опору.

– Вера есть, – сказал он. – Но только…

– Что – только? – спросил отец Кирилл.

Его лицо снова приняло насупленное выражение, и он готов был ловить слова гостя со всем вниманием, дарованным ему его небесным отцом. Сколько знал отца Кирилла Егор – а их знакомство длилось уже лет десять, – он всегда помнил у него это выражение высочайшей концентрации, призванной к исполнению наилучшим образом своего долга пастыря и духовника.

– Не все ей подчиняется, – сказал Егор.

– Вот как? – поднял брови священник.

Он поставил кружку и откинулся на спинку кресла.

– И что же ей не подчиняется? – спросил он. – Твой талант сочинителя?

– Нет, – покачал головой Егор. – С этим, кажется, все в порядке. Даже чересчур.

– Как это? – еще выше поднял брови отец Кирилл.

Егор подумал, что напрасно он пришел. Если он сам в себе не может разобраться, то чем поможет ему этот старик, безусловно, преисполненный мудрости и знания жизни, но вряд ли имеющий представление о тех стихиях, которые не имеют отношения ни к религии, ни к мирской жизни и которые подвластны лишь уму таких людей, как профессор Никитин и ему подобные. Они все были точно изгоями в человеческом обществе, и Егор с тоской в сердце подумал, что теперь до конца дней своих ему придется вести жизнь отверженного, хочет он того или нет.