Луи Байяр - Черная башня

В глубине радужек зажигается искра. Зрачки медленно сужаются, пока не превращаются в точки.

— Вот так, — говорю я. — Не думайте ни о чем. Просто следите за пальцем.

И постепенно, по мере того, как его взгляд все лучше фокусируется, дрожь затихает, щеки розовеют и даже — или мне кажется? — кровотечение ослабевает.

Едва сдерживаясь, чтобы не закричать от радости, я поднимаю голову и вижу Видока — его фигура погружена в такую глубокую тень, что сначала мне кажется, будто через плечо у него перекинут мешок. Но вот мешок преображается в человека. В форме моряка.

Человек в сознании, но, скрученный чужой волей, абсолютно неподвижен. Видок швыряет его на траву так, как швырнул бы мешок картошки. Упершись коленом в спину пленного, он извлекает из кармана наручники и умелым движением защелкивает их на запястьях человека.

— Только пошевелись, — рычит он. — Только вздохни.

Тяжело дыша, он опускается на колени рядом со мной. Его взгляд встречается с моим.

— Как он?

— Не могу… он слишком…

Словно не веря собственным глазам, я подношу руку к свету: она как будто чужая. Дрожит от страшного напряжения и вся залита кровью. Видок тем временем обходит меня… склоняется над умирающим… хрипло бормочет ему на ухо.

— Помощь сейчас придет… Все будет хорошо, ваше… королевское величество…

Я так никогда и не узнаю, что он имел в виду, когда произнес эти слова. Могу только засвидетельствовать перемену, которую они производят в умирающем. Все его тело, сверху донизу, сотрясают конвульсии, голова, будто маятник, бешено раскачивается из стороны в сторону — словно из последних сил отталкивая королевский титул.

И эта борьба, в конечном счете, отнимает у месье Тепака последние силы. Глаза, выплеснув остатки чувства, закатываются. Голова падает набок. Нижняя губа отвисает.

— Конец игры, — произносит Видок.

Гори возвращается один. Ему нечем похвастаться, он оправдывается.

— Простите, шеф, но он здоровый, как каланча, и ноги у него длинные, мне его было не догнать… он рванул прямиком в лес, я за ним…

Но Видок погружен в безмолвный диалог с покойным.

— Что ж, — произносит он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Эти мерзавцы, похоже, обучаемы. Не хотели больше предсмертных речей вроде той, что произнес месье Леблан, вот и перерезали ему глотку. Да, кстати, о речах. — Он медленно кивает. — Он ведь все равно говорил, Эктор?

— Он сказал…

— Он сказал «нет». Он имел в виду: «Я не тот, кого ты ищешь, брат».

Нахмурившись, Видок снова опускается на колени перед умершим. Указательными пальцами обводит небольшие коричневые пятна на висках.

— Йод? — предполагаю я.

Видок качает головой. Запускает руку в кудрявую шевелюру покойника. Резкий рывок — когда он извлекает руку, его пальцы золотятся в утреннем свете.

— Краска для волос, — шепчет Гори.

— Хмм. — Видок поджимает губы. — Человеку в таком возрасте рановато красить волосы.

Он вытирает руку о штаны.

— Кого-то неплохо одурачили. Черт меня побери, если я знаю кого.

В первый раз за последние минуты он отдает себе отчет в том, что кругом не перестают бить фонтаны. Его ноздри подрагивают, как у саламандры. Веки приспускаются.

— Гори!

— Да, шеф?

— Присмотри за пленным. Эктор!

— Я здесь.

— Не пройтись ли нам?

Когда Шатобриан был впервые представлен ко двору в 1785 году, королева Мария Антуанетта одарила его улыбкой. Должно быть, это произвело на него незабываемое впечатление, поскольку он узнал ее и двадцать лет спустя, во время эксгумации тел из общей могилы на кладбище Мадлен. Одного взгляда на эти резцы было достаточно, чтобы он произнес без тени сомнения: «Это она».

Что касается меня… что ж, мне королевы никогда не улыбались. Как тогда сподоблюсь я узнать губу Габсбургов, если увижу ее? Может статься, благодаря иллюстрации в учебнике. «Патология: mandibular prognathism». [14] Выступающая нижняя челюсть (лат.). Или я видел портрет в Лувре. Но когда Видок, повинуясь внезапной догадке, рванулся прочь, мне не понадобилось спрашивать, куда мы идем. Мысленно я и сам уже туда вернулся.

В странный домишко, который мы покинули не больше часа назад, когда молодой человек — как мы считали, работник по дому — вышел из дверей с растопкой и в качестве прощального жеста месье Тепаку выпятил подбородок.