Аллан Фолсом - День исповеди

Вторую половину дня и вечер Гарри с Еленой и Дэнни провели в маленькой отдельной комнате для родственников пациентов в больнице Святого Иоанна. Гарри почти все время держал Елену за руку, но его мысли частенько улетали вдаль. Вообще-то он старался не думать. Люди, которых убил он сам… Люди, которых убили остальные… Итон, даже Томас Добряк… Хуже всего было, когда в его мысли приходила Адрианна. В первую ночь, которую они провели вместе, он почувствовал, что она боялась смерти. Тем не менее все, что она делала, любой репортаж, который вела, так или иначе имел отношение к смерти, от войны в Хорватии до беженцев, спасающихся от кровавых ужасов гражданской войны в Африке, до странных событий в Италии и убийства кардинала-викария Рима. Что она тогда говорила ему? Что-то вроде того, что, будь у нее дети, она ни за что не смогла бы стать той, кем стала. Кто знает — может быть, на самом деле она хотела именно этого, но только не ведала, как совместить семью, детей и работу… Она не могла получить все и выбрала одно из трех, то, что, как ей казалось, давало ей наибольшую полноту жизни; возможно, так оно и было. До тех пор, пока работа не угробила ее.

Уже совсем под вечер к ним присоединился кардинал Марчиано, одетый в деловой костюм.

Часом позже санитар привез в инвалидном кресле из другого крыла этой же больницы мертвенно-бледного Роскани.

В пять минут десятого дверь открылась и вошел хирург, даже не снявший еще операционного облачения.

— Все хорошо, — сказал он по-итальянски. — Геркулес будет жить.

Переводить не пришлось. Гарри все отлично понял.

— Grazie, — сказал он, встав с места. — Grazie.

— Prego.

Окинув взглядом сидевших в комнате, хирург сказал, что более полные сведения будут у него позже, кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.

После его ухода все долго молчали; у каждого оказались затронуты глубинные струны души. Известие о том, что карлик, бездомный бродяга из подземелья, будет жить, оказалось ошеломляюще ярким и радостным финалом долгого, трудного и смертельно опасного приключения, в котором, пусть и не с одинаковой степенью опасности для жизни, участвовали они все. Теперь оно практически завершилось, оставалось урегулировать лишь кое-какие мелочи. А вообще-то оно закончилось на самом деле, и все ненужные следы старательно затирались.

Фарел в мгновение ока взял всю ситуацию под единоличный контроль — только так он мог обезопасить и себя, и репутацию Святого престола. Через считанные часы после отмены тревоги шеф полиции Ватикана дал пресс-конференцию, транслировавшуюся в прямом эфире итальянским телевидением. На ней Фарел объявил, что этим утром известный южноамериканский террорист Томас Хосе Альварес-Риос, которого больше знали под кличкой Добряк, учинил кровавое нападение на Ватикан, широко используя также зажигательные бомбы. По всей вероятности, он покушался на жизнь самого Папы Римского. Во время террористического акта преступник застрелил корреспондента Всемирной сети новостей Адрианну Холл и руководителя римского представительства ЦРУ Джеймса Итона, который случайно оказался поблизости и исполнил свой долг, пытаясь остановить террориста. В то же самое время со всеми любимым государственным секретарем Ватикана, кардиналом Умберто Палестриной, принимавшим все меры для спасения святейшего отца, случился обширный инфаркт, от которого он скончался. Заканчивая пресс-конференцию, Фарел кратко сообщил также, что покойный Томас Добряк к настоящему времени остается единственным подозреваемым в убийствах кардинала-викария Рима и итальянского полицейского детектива Джанни Пио, а также во взрыве автобуса, шедшего из Рима в Ассизи. И напоследок он сказал, что преступник погиб, когда у него в руках взорвалась неисправная, по всей вероятности, зажигательная бомба. О том, что Роскани находился на территории Ватикана, не было сказано ни слова.

Роскани обвел взглядом комнату. Он покинул свою палату и лично явился сюда, чтобы сообщить Аддисонам и Елене Восо о пресс-конференции Фарела и объявить, что с них сняты все обвинения. Присутствие Марчиано оказалось для него полнейшей неожиданностью, и в первый момент у него возникла надежда, что ему удастся убедить прелата хотя бы по секрету рассказать, что же именно происходило в эти дни, в частности об убийствах кардинала-викария Рима и государственного секретаря Палестрины, о том, как Томас Добряк оказался на службе у Ватикана, и о связи католической столицы с трагическими событиями в Китае. Но кардинал разрушил все эти надежды одной простой фразой: сказал, что сожалеет, однако в сложившихся обстоятельствах все вопросы, касающиеся последних событий, следует отправлять по официальным каналам. Это, в переводе на обычный язык, значило, что все, что Марчиано знал, останется на веки вечные сокрыто от всех. Так что Роскани пришлось смириться (все равно ничего другого ему не оставалось) и возвратиться к остальным.