Джонатан Сантлоуфер - Дальтоник

Стоило воткнуть нож, и черное становилось красным.

Разве можно забыть такое?

Затем он попробовал кошку. И зря. Больше он к кошкам не прикасался. Потому что чуть не лишился тогда глаза. Это было… как там сказал художник в телевизионной передаче Кейт?.. ага, вспомнил — непродуктивно.

Он влезает в комбинезон и принимает вид механика гаража. Засовывает в глубокие внутренние карманы кисти, холсты, пленку, усыпляющее снадобье, ножи. Сверху оставляет латексные перчатки. Резким движением застегивает молнию от промежности до шеи. Затем хватает гантели и торжествующе вскидывает над головой.

Да, он стал крепче, сильнее, но не счастливее. На мгновение накатывает привычное ощущение безысходности. В этой тускло освещенной комнате он совсем один. Мерцающий экран телевизора, вертящиеся в голове обрывки песенок и рекламных объявлений, отрывистые голоса радиоведущих, глухие, как из бочки.

Но к черту. Это все нужно забыть. Потому что он собирается на работу, важную работу, которой ничто не должно мешать. Потому что это… непродуктивно.

Итак, вперед. Она ждет его. И на этот раз, может быть, повезет больше. Он все увидит и запомнит.

Доктор Курт Эрнст, высокий, худощавый, слегка сутулый. Ему за семьдесят. Седой. Поправляя подрагивающими руками очки без оправы, он медленно переходил от одной картины к другой.

Волнующее зрелище. Ведь не каждый день выпадает возможность увидеть работы настоящего маньяка-убийцы.

Рядом с ним в комнате вещественных доказательств стояли Браун, Кейт и Фримен. Завернутые в пластик холсты из Бронкса прикреплены к пробковой доске.

— Цвета, конечно, ужасные, — сказал Эрнст, — но о возрасте автора судить трудно. Дело в том, что между умственным развитием и биологическим возрастом не существует устойчивой корреляции. Убийца может быть как шестнадцатилетним, так и значительно старше. — Доктор произносил английские фразы очень правильно, с чуть заметным акцентом. — Незрелость этих работ отражает лишь состояние его умственного развития. — Он посмотрел на картины. — Абсурдные цвета и каракули по краям — такое я вижу в первый раз. Конечно, каждое заболевание проявляется по-разному. Доктор подошел ближе, почти коснувшись носом пластикового футляра. — Эти каракули напоминают творчество шизофреников.

— Повторяемость, — заметил Фримен. — Вы считаете, что это шизофрения?

Эрнст посмотрел на Фримена поверх очков.

— Да, это вероятный диагноз, хотя полной уверенности нет. — Он наклонился к одной из картин. — Вы расшифровали эти каракули?

— Да, — ответила Кейт. — Он написал какие-то имена.

— Их идентифицировали? Это выдуманные имена или… известные? Скажем, из новостей?

— Просто имена.

— Нет, не просто имена. — Эрнст пронзил Кейт взглядом. — Для него они что-то значат. Какие это имена?

— Точно мы пока расшифровали только Тони, — сказала Кейт. — Может быть, Бренда и Дилан.

— Но ни одной из жертв они не принадлежат, — уточнил Фримен.

— Ну, во-первых, это могут быть имена тех, кого он любит, — сказал Эрнст. — Но более вероятно, что так зовут каких-то фантастических персонажей. Душевнобольные часто воплощают в живописных работах свои бредовые фантазии. — Он снова посмотрел на картины. — Но тут бред полностью отсутствует. Сюжеты стандартные, можно сказать, академические. Вы согласны, Катрин?

Кейт кивнула.

— Таким образом, здесь мы имеем соединение трех разнородных компонентов. Реализм, искажение цвета и каракули душевнобольного. — Эрнст посмотрел на Кейт. — Вы, разумеется, видели коллекцию Принцхорна?

— Только отдельные экспонаты, показанные на выставке в Центре рисунка, но я изучала Принцхорна в университете. — Она вспомнила картины и рисунки из коллекции известного швейцарского психиатра, изучающего искусство душевнобольных. Коллекция сейчас хранится в Гейдельберге. Из подобных коллекций она, возможно, самая большая в мире. В ней собраны работы пациентов психиатрических лечебниц начиная с конца восемнадцатого века до 1933 года.

— Я упомянул Ханса Принцхорна потому, что он сравнивал живопись душевнобольных с творчеством современных художников и находил весьма любопытные параллели. Некоторые современные художники также выражали в полотнах состояние своей психики. Разумеется, они делали это сознательно, тогда как сумасшедшие действовали рефлекторно.

— Но это сравнение творчества душевнобольных с живописью современных художников носило позитивный характер.