Режи Дескотт - Обскура

А слова песенки продолжали звучать:

Чтобы справиться с волнением, Жан закрыл глаза и снова открыл их несколько секунд спустя, после чего, немного придя в себя, продолжил осмотр вульвы и вагины, осторожно раздвигая их пальцами в поисках возможных аномалий, прежде чем использовать зеркало. Марселина Ферро слегка вздрогнула, когда холодный металлический инструмент проник вглубь ее лона, и еще раз — когда с помощью раздвижного механизма Жан слегка расширил расстояние между складками плоти. В зеркало, похожее на внезапно раскрывшийся одинокий глаз циклопа, глядящего в темную зияющую бездну, Жан осмотрел шейку матки.

— Когда вы в последний раз вступали в сексуальные отношения? — спросил он, по-прежнему не разгибаясь; ему проще было разговаривать с этой женщиной в таком положении, чем лицом к лицу — тогда снова пришлось бы выдержать ее взгляд.

— Хм… где-то с месяц назад, — рассеянным тоном произнесла она и снова замурлыкала песенку.

— Месяц назад? — невольно переспросил Жан. Он был удивлен таким большим перерывом, поскольку для женщины, занимающейся известным ремеслом, это и впрямь было необычно.

Пациентка даже не стала утруждать себя повторным ответом — ее песенка звучала не умолкая:

Хотя, может быть, она просто его не расслышала — собственный голос, а также преграда из юбок заглушили его слова. Убрав зеркало, Жан выпрямился — с таким чувством, что покидает какую-то опасную зону, прежде чем его воля окажется полностью парализованной.

— Забавно! — неожиданно произнесла женщина. — Вот эта картина, — она указала на висевшую на стене небольшую репродукцию, которую Жан некогда сделал сам, с Сибиллой в качестве модели, — это ведь «Олимпия» Мане, не правда ли?

— Вы знаете эту картину? — с изумлением проговорил Жан.

Марселина Ферро расхохоталась:

— Как-то раз один человек попросил меня поучаствовать в настоящем фарсе! Правда, сам он относился к этому очень серьезно. Я должна была позировать ему обнаженной, лежа на софе, — все как на этой картине. Он называл это «живая картина». Это было так смешно! — Она опустила ноги на пол и, не давая Жану времени что-либо ответить, добавила: — Вот так я и узнала ее название.

Жан никогда не видел ничего подобного, но знал, что такая мода весьма распространена в определенных кругах: воспроизведение в реальности, с точным соблюдением мельчайших деталей, знаменитых полотен — с натурщицами из плоти и крови. Такое развлечение, на его взгляд, действительно было довольно смешным. Некоторые художники доходили даже до того, что для воспроизведения «Суда Париса» Рубенса набирали старух из какой-нибудь богадельни, а «Плот „Медузы“» превращали в древнеримскую оргию.

— Вы и в самом деле напоминаете Викторину Меран, — заметил он, одновременно констатируя про себя, что это относится и к Сибилле.

— А кто это?

— Натурщица Мане, — ответил Жан, почувствовав облегчение от такого неожиданного поворота беседы. — Она также позировала ему для «Завтрака на траве».

По равнодушному выражению лица собеседницы он понял, что она никогда не слышала об этой картине. Он положил свой инструмент на металлический поднос.

— Это вы сами рисовали? — спросила она. — Вы к тому же еще и художник? — Даже в ее восхищении слышалась насмешка.

Жан ограничился скромным кивком — он более чем кто бы то ни было знал истинную цену этой мазне. Женщина снова оживилась:

— Он принес мне такую же черную бархатку на шею, такие же остроносые ночные туфельки, такой же букет — все как на картине.

Жан не сразу понял, что она говорит о человеке, которого уже упоминала.

— И негритянку раздобыл?

— Да, в таком же розовом платье! Все было в точности как на картине, говорю вам! Он нашел Иветту, негритянку с Мартиники, — снова усаживаясь напротив него, ответила Марселина Ферро.

Жан вспомнил отвратительные комментарии, сопровождавшие первое появление «Олимпии» на Художественной выставке: «желтопузая одалиска», «мартышка, пытающаяся скопировать позу и положение рук тициановской Венеры», «готтентотская Венера, лежащая как голый труп на столе морга». И эта откровенно бесстыдная рука, шокировавшая публику… В чем же ее обвиняли, эту руку? В том, что ею Олимпия явно ласкает себе клитор, — видимо, такое впечатление создавалось из-за того, что у натурщицы слишком длинный средний палец или слишком выпирающий клитор, усмехнулся про себя Жан. Однако эта картина, которую в первые дни выставки приходилось охранять двум гвардейцам во избежание актов вандализма, теперь, двадцать пять лет спустя, — после всех хлопот друзей Мане, организовавших сбор денег по подписке с тем, чтобы после смерти художника выкупить картину у его вдовы, — должна была вот-вот оказаться в коллекции Лувра.