В ту ночь Сид спал с пистолетом в руке, спал пустым сном, в который не проникло ни одно сновидение. Около пяти проснулся от приступа тревоги. Вскинул пистолет. Впереди стенка. Блу рядом не было. Он натянул джинсы и вышел из комнаты. Коридор без окон, черная темнота. Прищурился, чтобы глаза привыкли к мраку. «Блу, Блу», — позвал он как можно тише. Ответа не было. Прокрался к лестнице. За дверью голоса. Открыл.
Тевер. Сопит на полпути к экстазу. Похрюкивает от удовольствия. На уровне ремня — чьи-то русые волосы. А этот запах… Пахнет потом и фрикционным гелем. И еще чем-то, что он распознал через долю секунды. Детским шампунем.
Парнишка оглянулся, и Сид в темноте встретился с ним взглядом. У парнишки глаза были синие, как у нее. Сид стал искать в них что-то и не нашел ничего. Парнишка утер губы, Сид резко захлопнул дверь.
Не видеть.
Не знать.
Он шел наверх по лестнице, желудок свело, в глазах саднило от всей этой мерзости, от поганого мира, от бессилия хоть что-нибудь с этим поделать. Двинуть бы в морду этому Теверу. Чтоб навсегда отбить вкус к свежатинке. Дать бы как следует в его гнусную рожу. Хуже всего то, что Тевер ему, в общем, нравится. Тевер был классный мужик, уж точно не самый поганый, просто время от времени полировал себе член — с детской помощью. Не он один. Не он первый, не он последний.
Пропади он пропадом, этот Город, думал Сид, пусть бы мы все тут передохли, включая последнего из праведников.
Блу сидела посреди гостиной. Она не двигалась.
С места, где он стоял, он видел ее в три четверти. Нос с легкой горбинкой, волевой подбородок, светящаяся точка широко раскрытого глаза. Она не слышала, как он подошел. Он сделал несколько шагов, не скрываясь, — она не отреагировала. Блу полностью ушла в созерцание.
Празднество оставило после себя шлейф стеклянной пыли, лужи спиртного и кучки осколков, но дети-куклоиды стояли на месте. В полутьме они казались деревянными статуэтками. В тишине слышалось их дыхание.
Блу сидела лицом к одному из детей. Она придвинула лицо совсем близко, почти нос к носу. Она дышала в такт ему, в такт со всеми. И тоже как будто выглядела неживой.
В ее взгляде не осталось ничего.
Только слабый отблеск чистоты.
Сид развернулся и пошел спать.
«Дермо» — «лидер пластической реконструкции с 96 года» — располагался на углу Сороковой улицы и Майкрософт-авеню, в самом сердце делового квартала, в двух шагах от башни «Светлый мир», охраняемой армейскими джипами и солдатами, до неприличия увешанными оружием, — и все это, чтобы регулировать движение канцелярских крыс в белых воротничках. Если бы над флагами не веяло истерикой (башня «Светлый мир» до паркинга была набита ментами, квартал полностью оцеплен), можно было подумать, что Город не верит в опасность. И хотя опасность тряскими видеозаписями, развалинами, пожарами и крупными заголовками выплескивалась с титановых экранов по всей длине Майкрософт-авеню, по первым этажам туманоскребов, рядовые абоненты как ни в чем не бывало рубили бабки — под вонь фритюра, автомобильные выхлопы и привычно-успокаивающий гвалт клаксонов и ругательств.
Когда Сид — в зеркальных очках и каскетке беглого преступника — вышел из метро, на него даже накатило что-то вроде головокружения от неслабеющей активности Города, и он подумал, не видится ли ему все это в бреду. Погода была жаркой и влажной, с широкого пространства площади Светлого мира ветер резко задувал в узкую улицу. Перед «Дермо» водители играли в поддавки — «мини» проскальзывали под носом у «седанов», во втором ряду припарковался «роллс» с номером «ВЕНС-8-ВНЕ». Часы на башне «Светлый мир» пробили одиннадцать. Сид проинспектировал окрестности. Перекрестки, потоки машин, двери домов. Если не считать четырех солдатиков, переминавшихся у киоска с хот-догами, вокруг — одни штатские. Впереди — фасад «Дермо»: идеальных пропорций женское лицо размером в три этажа. Ступеньки вели в рот, выполненный из искусственного мрамора и разверстый так, что впору заглотать всех шлюх секции. Сид вошел внутрь. Комфорт и рекламные ролики на бесчисленных экранах, объясняющие историю и методы пластической реконструкции. Там и сям видны девушки-куклоиды, сидящие на кубах из органического стекла. Раскрашенные в розовое и черное — фирменные цвета «Дермо». Перекроенные начисто в рекламных целях. Над стойкой рецепции — гигантская вывеска:
ВСЕ МЫ ИМЕЕМ ПРАВО НА МОЛОДОСТЬ.
ВСЕ МЫ ИМЕЕМ ПРАВО НА КРАСОТУ.
Читать дальше