А Брэди - Обман

Сью убежала от мужа с помощью других женщин, переживших насилие, и они прятали ее в местах, о которых никто не знал. Им приходилось перемещаться только ночью, менять внешность и имена. Перед тем как Сью – тогда еще ее звали Ребекка – сбежала, муж избил ее почти до смерти. Он сломал ей обе глазницы, а треснувшее ребро прокололо ей легкое.

– Интересно, что ты использовала слово «изоляция». Многие из тех, кто избивает своих близких, стараются изолировать своих жертв от других людей. Разрушают их связи с семьей, с друзьями, иногда даже заставляют бросить работу, переехать. Так жертву легче контролировать. – Я опять вспоминаю Лукаса, его просьбы жить вместе у него, оставить свою квартиру, свою независимость, попытки заставить полагаться только на него.

– А мне всегда казалось, что это стыдно. – Это Хлоя. – Как будто… не знаю, как будто я по идее должна была бы с этим как-то справиться. Иметь силы остановить его. Я думала, что, если кому-нибудь обо всем расскажу, меня будут жалеть или осуждать. И боялась, что меня сочтут слабой.

Хлоя получила образование в одном из университетов «Лиги плюща» и сделала блестящую карьеру в финансовом мире. Она работала в крупном банке на Манхэттене, когда женщины еще были редкостью в банковском деле. Муж, с которым они прожили около двадцати лет, периодически подсыпал ей какие-то наркотики и насиловал. Она просыпалась в чужой одежде, в отелях, где не регистрировалась – по крайней мере, она этого не помнила, в незнакомых районах. И только когда ей пришло в голову оборудовать сумочку встроенной видеокамерой, она узнала, что с ней происходит на самом деле.

Женщины продолжают делиться друг с другом историями, как им удалось выжить, а я мысленно уношусь к своей собственной истории.

Когда они сравнивают орудия избиения – ремни, кулаки, бутылки, – я думаю о том, как Лукас зажимал меня в углу ванной.

Когда Сью говорит, что ее муж умел бить так, чтобы не оставалось следов, я задаю себе вопрос: а не практиковался ли Лукас на других женщинах?

Когда Нэнси говорит о том, что для Гленна поводом для избиений был гнев, когда Люси сообщает, что Джулиус всегда заводился от ревности, а Анна – что она никогда не знала, чем в очередной раз вызовет злобу, я вспоминаю Лукаса и спиртное. Смогла бы я остановить это, если бы он был трезвым?

И к тому моменту, как мы все узнаем, как той или другой «счастливице» удалось сбежать, меня поражает мысль: почему же я до сих пор не сбежала?

– Значит, сегодня первый день нашей сделки. – Ричард переступает порог кабинета. Чувствуется, что он воодушевлен и в то же время немного опасается.

– Значит, вы это так называете? Я бы назвала это скорее шантажом.

– Вы так и будете постоянно злиться? Я же сказал, это пойдет на пользу и вам и мне .

– Я не буду злиться, Ричард. Давайте приступим – мне нужно заполнить историю болезни. Начинайте говорить.

Он зависает над креслом, как будто мои слова застали его врасплох, и думает, как ответить.

– Я не знаю, что говорить. Разве вы не сами задаете вопросы? – Видимо, он продумал все только до того момента, как зажмет меня в кулаке. Что делать дальше, он пока не понимает.

– У вас нет никаких мыслей, никаких идей, как сделать первый шаг? – Мне страшно расспрашивать его о подробностях убийства. – Ну что ж, почему бы вам тогда просто не продолжить ту историю, что вы начали рассказывать несколько недель назад. О вашей матери. – Сказав это, я быстро отворачиваюсь.

– Какую историю о матери? – Ричард наконец садится и, как обычно, устраивается: кладет газеты на край стола, на них – кепку, а потом достает из кармана две маленькие бутылочки текилы. Он отвинчивает крышки и передает одну мне. Мы чокаемся, и он повторяет:

– Какую историю? Что я вам рассказал?

Мы выпиваем текилу до дна.

– Ричард. Вы сказали, что вас посадили в тюрьму, потому что вы убили свою мать, – почти заикаясь, лепечу я и протягиваю ему пустую бутылку, чтобы он спрятал ее в карман. Он так и поступает, а затем достает вторую текилу, вкладывает мне в руку и зажимает кулак.

– Для этого вам понадобится больше чем одна порция. Да и мне тоже.

Мы снова повторяем ритуал, и Ричард наконец приступает.

– Моя мать была особенной женщиной. На самом деле особенной. Она была матерью-одиночкой, и мужчины, который помогал бы ей с хозяйством, у нее не было. У меня нет ни братьев, ни сестер, так что я рос только с ней. Мы жили вдвоем – я и она. В Вудсайде. Там селятся в основном ирландцы. И хотя район был небезопасный, она, кажется, никогда ничего не боялась, потому что была ирландкой. Отец умер, когда я был еще грудным ребенком, и это стало для нее ударом. Очень тяжелым ударом.