Кит МакКарти - Окончательный диагноз

Наконец он вздохнул, допил остатки вина и пошел спать. Он знал, что будет вынужден огорчить или Блументаля, или Беверли, и теперь начинал догадываться, кого именно.

Елена смотрела на дождь, и мрачное выражение ее лица в полной мере отражало ее внутреннее состояние. За ее спиной на диване стояла сумка, собранная для госпитализации. В ее идеально убранной квартире звучали грустные песни Сэнди Денни, а включенный телевизор работал без звука.

Я одержу победу. Я не дам себя победить.

Эта фраза с незначительными вариациями снова и снова повторялась в ее голове, все больше увеличивая ее решимость. Она не сдастся и не позволит себя растоптать.

Сэнди Денни допела последнюю песню, и в квартире снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя за окном, в котором отражались бесчисленные звезды неоновых огней. Это была панорама цивилизации двадцать первого века, неведомая векам предшествующим, и тем не менее она несла в себе ту же ночь и ту же тьму. Никакое электрическое освещение не могло ее рассеять, как никакая медицинская премудрость не могла избавить от болезни. Отдельные победы не свидетельствовали о том, что война выиграна, — более того, они лишь подчеркивали слабость человеческого оружия.

Нет!

Что-то было не так. Она не заслуживала такой судьбы. И пусть обступает ее со всех сторон, она все равно ее преодолеет. На следующий день ей предстояла операция, и она ощущала себя полководцем накануне сражения. Не то чтобы она думала о чем-то героическом, об Азенкуре или псах войны, это была ее личная, никому не ведомая схватка, победа в которой должна была принести ей успех.

Джон предлагал провести эту ночь вместе с ней, и это было очень соблазнительное предложение, но она отказалась. Он спокойно принял ее отказ, и теперь она гадала, понял ли он, что ей надо побыть одной, дабы сосредоточиться и собраться с силами. Ее радовал уже сам факт того, что он предложил, — это означало, что хотя бы мысленно он будет рядом.

Она закрыла глаза.

Я все преодолею.

У нее оставалась масса незавершенных дел: до сих пор не пойманный убийца, неотмщенные родители, необходимость доказать невиновность ее сводного брата Джереми. И снова ее рука неосознанно потянулась к груди — той самой. Однако, поймав себя на этом движении, она ощутила прилив злости и тут же отдернула руку.

Укрепившись в своей решимости, она отвернулась от окна, оставив тьму за спиной.

Мартин Пендред наблюдал за ее окном снизу, и в глубине его глаз полыхало не видимое никому пламя любви. Или по крайней мере того, что он считал любовью.

Когда Беверли ранним утром приехала к доктору Малькольму Пинкусу, жившему в небольшом доме в одном из спальных районов в двадцати километрах от центра города, она была поражена происшедшей с ним переменой. Она помнила его высоким живым человеком с темными глазами и такими светлыми волосами, что они производили впечатление чего-то нездешнего. Теперь он сильно похудел, у него был изможденный вид, глаза глубоко запали, а спина сделалась настолько сгорбленной, что он казался почти одного роста с Беверли.

Еще четыре года назад он привлекал ее своей кипучей энергией, обаянием и самоуверенностью, и между ними наверняка возникли бы более близкие отношения, не будь он на десять лет младше ее. Как тогда сложилась бы ее жизнь, думала она. Не ощущала бы она себя теперь более уверенно? Однако подобные романтические мысли вызвали у нее лишь мрачную улыбку — увы, все это было не для нее, по крайней мере не в этой жизни.

— Сержант Уортон! Какая приятная неожиданность!

Он назвал ее «сержантом», так как они расстались, когда она еще была в этом звании, и он не знал о том, что она впала в немилость. Он широко улыбнулся и протянул ей руку, но кисть была настолько деформирована артритом, что Беверли побоялась ее пожать и тем самым причинить ему боль. Она просто прикоснулась к его руке, ощутив ее тепло и сухость.

— Заходите! — пригласил он, делая шаг в сторону. — Заходите. Я как чувствовал, что ко мне кто-нибудь да заглянет.

Малькольм Пинкус едва не лучился от радости. Это был лучший психиатр из всех, кого ей доводилось встречать.

Увлекая ее за собой, он двинулся в сумрак изящного викторианского особняка, безупречная чистота которого ставила под сомнение его статус вдовца. Движения его были замедленны и явно причиняли ему боль, и, пока он вел ее в гостиную, она слышала, с каким трудом он дышит. В гостиной был высокий потолок, а в камине лежали дрова; она опустилась на стул с высокой спинкой, стоявший слева от камина, а он на такой же, находившийся справа. Только теперь она смогла рассмотреть все, что сделал с ним артрит.