Александр Каменецкий - Последний пророк

Не знаю, как удалось мне зазубрить всю эту гимнастику, сопровождаемую длинными арабскими текстами. Но, так или иначе, наутро мой исхудалый оттопыренный зад занял свое место в длинных рядах муджахидских задов, выставленных напоказ свирепому Аллаху. Молились долго, с рвением, то распрямляясь, то снова падая ниц. С ужасом и отвращением я думал, что теперь эту комедию предстоит разыгрывать пять раз в день. Закончив, отправились завтракать. В продовольственной палатке, как и все, получил кусок черствой лепешки, упаковку сухих, твердокаменных фиников и флягу с водой. У остальных фляги уже были. Сухопарый длинноносый старик с козлиной реденькой бородкой наполнял их громадной кружкой из пластиковой бочки, вставляя в горлышко воронку. Моя фляга, исцарапанная, с вмятинами на боку и облупившейся краской, казалось, прошла Сталинград. Вода была теплая, затхлая, мерзкая. Козлобородый оглядел меня брезгливо, скривил губы, презрительно хмыкнул.

В соседней, хозяйственной, палатке мне выдали обмундирование. Стираные-перестираные, линялые, в заплатах штаны и куртку песочного цвета. Размера на полтора больше. Куртка мешком висела на тощих плечах, манжеты доставали до ногтей, а брюки просто не желали держаться. Вояка, мать твою… Бравый солдат Швейк. Еще были ботинки, ношенные и страшные, со сбитыми каблуками. Переобувшись, понял, что ногам каюк. Мало того что ботинки оказались тесны. Кожа, из которой они были сделаны, затвердела до состояния железного листа. Их, наверное, нужно было варить в кипятке сначала. Хромая и поддерживая руками штаны, поковылял прочь. За спиной грохнуло дружное ржание. Усевшись на песок, кое-как разорвал тишотку, скрутил кусок ткани и сделал себе что-то вроде пояса, затянув на животе тугим узлом. Закатал рукава куртки, застегнулся. Кто-то бесцеремонно схватил меня за плечо, заставил рывком встать. Передо мной стоял приземистый, рыжебородый и мрачный дядька, с ног до головы увешанный оружием. Выглядел он лет на сорок или больше — дочерна загорелый, с обветренным и грубым, как мои боты, морщинистым лицом уроженца пустыни. Что-то сказал мне раздраженно, я ни черта не понял. Пожал плечами. Дядька жестом указал следовать за ним.

На площадке у лагеря заканчивалось построение. Войско наше доблестное насчитывало тысячи полторы человек. Наверное, по дороге ожидалось подкрепление. Муджахиды выстраивались в колонны, смеялись, хлопали друг друга по плечу. Меня поставили в строй. Рыжий снял с плеча «АКМ», подал мне. Я взял оружие — старенький, с вытертым прикладом автомат, совершенно такой же, какой мы разбирали-собирали в школе на уроках военной подготовки. Вместе с автоматом я получил дополнительный рожок патронов, завернутый в грязную тряпку. Все, готовый воин ислама. Кое-как затолкав магазин в бездонный карман штанов и повесив «АКМ» на плечо, принялся озираться по сторонам. Чуть поодаль стояли шесть небольших бронетранспортеров «вай-иер» и грузовики. На броне и в кузовах достойны были ехать лишь избранные: «арабские афганцы», еще какие-то суровые типы, около двух сотен. Простая пехота шагала пешком. За грузовиками увидел здоровенный тягач с платформой. На платформу грузили бесконечно длинный лимузин имама. Сам Абу Абдалла уже разместился на одном из бронетранспортеров. Вчерашний камуфляж сменился ослепительно белым шелковым халатом до пят, у них это называется «габия». За поясом — виденный мной по ти-ви кинжал, на плече — автомат. Поднявшись в полный рост (только теперь я увидел, что Абу Абдалла — двухметровый гигант), простер руку и начал говорить. Ильич на броневике… После каждой длинной фразы следовала пауза, и муджахиды, потрясая оружием, неистово горланили «Аллаху акбар!». Рядом вертелся Томас — Туфик с цифровой видеокамерой. Снимал исторические события — первые дни Последнего джихада. Он здесь вроде фронтового корреспондента, решил я и не ошибся.

Закончив речь, Абу Абдалла сел на броню, и его «вай-пер» первым тронулся с места. Потянулась техника, затем мы. Рыжий оказался кем-то вроде старшины, командовал нашей сотней. Инвалидной командой, если точнее. Меня определили в самое захудалое подразделение, состоявшее сплошь из бывших местных землепашцев. Корявые длиннорукие кособокие мужики, выкопченные солнцем, как селедки, в выцветшей военной форме они смотрелись так же смешно, как и я. Кривоногие все какие-то, низкорослые, худые, штаны пузырятся на коленях. Пыльные, немытые, воняет от них как от старых псов — и потом, и зубной гнилью пополам с чесноком, и кислятиной, словно протухшим сыром. Хорошая компания. Единственным человеком, выглядевшим более-менее достойно, был сам командир. Рахмон его звали. Прикрикивал на свое стадо, заставлял шагать в ногу, мог и под ребра бесцеремонно пнуть. Мне он, не знаю отчего, понравился. Такой батька-старшина, который возится с салагами…