Александр Каменецкий - Последний пророк

— Спасибо, — сказал Рахмону зачем-то по-русски.

Тот кивнул, отошел в сторону.

Следующий переход одолел уже легче. Считал шаги, дышал, концентрировался. Ботинки пришлись точно впору, мягкие портянки защищали ногу. К концу дня был смертельно усталый, но живой. Однако после вечерней молитвы день не закончился. До глубокой ночи Рахмон учил меня собирать и разбирать «АКМ». Со школьных времен я, конечно, ничего не помнил. Собирать, разбирать, смазывать. До полного автоматизма. Не знаю, отчего он со мной нянчился. Может, приказ получил. Учитель он оказался неплохой, но вспыльчивый. За каждую ошибку я получал или злобный окрик, или тычок под ребра. Кулаки у «старшины» были будьте-нате: мозолистые, крепкие. Насилу откупившись от Советской армии, оказаться «молодым» в армии муджахидов. Даже смешно. Надеюсь, хоть дедовщины здесь нет. И нет в пустыне сортиров, которые нужно драить зубной щеткой.

Утром, после обязательной молитвы, тронулись в путь и к обеду достигли крохотного селения. Горстка полуразвалившихся глинобитных домиков с плоскими крышами, две-три чахлые пальмы. Народ, человек пятьдесят, высыпал нас встречать. Смотреть на них было страшно. Старики, женщины и дети. Отощавшие до такого состояния, что на ум приходил Аушвиц. Скелеты, обтянутые коричневой кожей. С втянутыми'щеками, с глазами, запавшими глубоко внутрь черепа. В лохмотьях, с трудом прикрывающих омерзительную наготу. Хрупкие черепа с трудом держатся на тощих, как палочки, морщинистых шеях. Беззубые шамкающие рты. Исковерканные шишковатые пальцы. Ужасные женщины без возраста, у которых вместо грудей — складки иссохшей кожи. Невыносимое зрелище — дети. С животами, раздутыми рахитом. Кривоногие карлики-пузыри с лицами древних старцев… Все они, эти жуткие люди, измученные многолетним жестоким голодом, падали, счастливые, ниц перед «вайпером» Абу Абдаллы. Встречали его как Бога. Как пророка Мохаммада, явившегося к ним со страниц Корана. В белоснежном одеянии, с бриллиантовыми часами, Террорист Номер Один выглядел здесь существом с другой планеты. Или сказочным джинном, такой у него был вид. Пока он обеими рукам благословлял несчастных со своего бронетранспортера, сбоку подогнали грузовик. «Арабские афганцы» принялись выгружать на землю мешки с мукой, ящики с тушенкой и сушеными финиками. Голодные вздрогнули, как животные. Только присутствие имама удерживало их от того, чтобы не наброситься на еду, не разорвать мешки и ящики в мелкие куски. Что-то каннибальское было в глазах, первобытно-звериное. Абу Абдалла величественно и медленно спустился с бронетранспортера, принялся лично раздавать финики и тушенку. Люди принимали банки и пластиковые упаковки с благоговением, с невыразимым немым восторгом. Томас — Туфик снимал, суетился. Бегал вокруг, искал выгодный ракурс. Какие выйдут замечательные, черт побери, кадры! Мне стало противно до рвоты. Вслед за едой пошли ящики медикаментов. Один из стариков, с ног до головы изъеденный какой-то кожной болезнью, схватил одну из коробок, опрометью кинулся прочь. Хохотал, пробегая мимо меня, разевая рот с торчащими обломками желтых сгнивших зубов. Но, не рассчитав, видимо, силы, упал, выронил коробку. Упаковки аспирина «Байер» рассыпались у моих ног. Я присел на корточки, помогая старику собрать таблетки. Любопытства ради взглянул на срок годности — 12.07.2000 стояло на кон-валюте. Просроченные давным-давно! Что же он так, этот Мехди…

Сопровождаемые криками «Аллаху акбар!», отправились дальше. Примерно через час головной бронетранспортер вдруг остановился. Остановилась и колонна, но команды начать привал не было. Абу Абдалла слез со своего «вайпера», в окружении молчаливых «афганцев» пошел в сторону. Кто-то услужливо постелил на песок коврик. Сел. Томас установил перед ним свою камеру на треноге. Сразу после этого двое муджахидов торжественно, как курсанты у знамени, встали слева и справа возле своего предводителя, натянули на лица черные маски. Я уже понял, что это спектакль — маски. Сценические костюмы. Остальные отошли в сторону, образовав круг. Абу Абдалла начал говорить в камеру. Очередная речь, новая проповедь. Мусульманскому Наполеону пришла в голову свежая идея, которую необходимо запечатлеть для благодарного человечества. Для той части человечества, которая останется в живых, если сбудутся недвусмысленные пророчества этого типа…

Речь длилась долго, более двух часов. Абу Абдалла что-то обстоятельно пояснял невидимым слушателям, развивал какие-то мысли. Говорил артистично и убедительно. Жаль, я не понимал ни слова, да и стоял далеко, ничего не было слышно. Мы жарились на солнце, в строю. Никто не посмел покинуть колонну и сесть. На лицах муджахидов читалось бесконечное уважение к их идолу. Наверное, они и до вечера готовы были так стоять, без движения…