Альберт Пиньоль - Холодная кожа

Мороз пробежал у меня по коже. Однако никакой западни тут не было. Множество рук омохитхов подтолкнули Треугольника, и он подбежал ко мне. Пошел дождь. Крупные капли стучали — тон, тон, тон — и пробивали в снегу кратеры, как маленькие метеориты. Треугольник вцепился в мое колено, требуя, чтобы я посадил его на закорки. Все его интересы сводились к одному: во что мы будем играть.

Вероятно, омохитхи ожидали какого — то ответа на свой жест доброй воли. Но вдруг мне показалось, что их лица напряглись. Я обернулся и заметил Батиса, который наблюдал за нашей сценой. Он метался по балкону, как нервный скунс. На перилах ему уже удалось закрепить свое изобретение.

— Они пришли с миром, Батис! — крикнул я, одной рукой прикрывая Треугольника, а второй размахивая в воздухе. — Они нам не желают зла!

— Прячьтесь на маяке, Камерад! Я вас прикрою!

Он пытался привести в действие свое орудие. При помощи шнура Кафф соединил ракеты, которые заложил в жестяные трубки. Жерла этого орудия целились прямо в нас.

— Не делайте этого, Кафф! Не поджигайте фитиль!

Но он его поджег. Стволы были недостаточно длинными, и ракеты взлетели беспорядочно. Одни осыпали нас искрами, пролетая над головами, другие падали на землю и подскакивали несколько раз, прежде чем разорваться. Восьмицветный фейерверк горел над долиной. Я упал на землю, прикрывая своим телом Треугольника, но во время этой безумной атаки он выскользнул из-под меня, точно рыбка.

Омохитхи прыгали взад и вперед, стараясь увернуться от ракет и пуль Батиса, которые свистели рядом с моей головой, жужжали, как пчелы, решившие устроить себе гнездо у меня в ухе. Треугольник плакал от страха, стоя на полпути между мной и своими сородичами. Я присел на корточки и жестом позвал его к себе, обещая защитить от любой беды. Он колебался, не зная, искать ли убежища у меня или бежать к морю. Его внутренняя борьба причиняла мне боль. Мне казалось, что нас словно разделила стеклянная стена, в которой невозможно было найти даже маленькую лазейку, чтобы снова оказаться вместе. Наконец он отступил на несколько шагов. Потом удалился в сторону моря. Я увидел, как он прыгнул в волны. Получи я удар штыком между ребер, мне было бы не так больно.

Добравшись до маяка, я взлетел вверх, перепрыгивая через ступеньки, и в ярости схватил Каффа за грудки. Я сжал его с такой силой, что одна из пуговиц его бушлата осталась у меня в кулаке.

— Я вам жизнь спас! — протестовал он.

— Спас жизнь? — зарычал я. — Вы разрушили последнюю нашу возможность ее сохранить!

Я вышел на балкон. Как этого и следовало ожидать, омохитхи растворились. Треугольника тоже не было видно. Скоро стемнеет. К дождю присоединились порывы сильного ветра. Трубки орудия Батиса — идиотские жестянки — звенели, ударяясь об ограду балкона. Сначала этот шум бесил меня, но потом заставил погрузиться в безнадежную меланхолию. «Какой ничтожный заупокойный звон», — сказал я себе. Батис пристально всматривался вдаль и повторял:

— Где они, где, где?

Мне не оставалось ничего другого, как сжимать в руках винтовку и плевать на ветер. Иногда я с горечью бросал ему какое — нибудь оскорбление. Мы следили друг за другом то исподтишка, то открыто. Наступила темнота. Положение стало абсурдным до крайности. Мы не произносили ни слова, сидя каждый на своем конце балкона, и уже не знали, следим ли мы за движениями в темноте или друг за другом. До самой полуночи ничего не происходило. Дождь смывал остатки снега, сбегал ручейками по выемкам гранита и уносил к морю плоты мертвых веток.

Неожиданно луна раздвинула тучи, которые ее закрывали. Это позволило нам разглядеть нескольких омохитхов. Они были у опушки леса, там же, где и раньше, и не делали никаких попыток, чтобы приблизиться к маяку. Я искал глазами Треугольника. Батис выстрелил. Омохитхи пригнулись, некоторые опустились на четвереньки и бросились наутек.

— Полюбуйтесь на своих друзей! — торжествующе сказал Батис. — Они уползают, как черви. Где еще вы могли видеть таких ничтожных созданий?

— На любом поле боя, идиот! Я и сам ползал по земле, когда надо мной свистели пули! — закричал я. — Не стреляйте! Как мы сможем найти с ними общий язык, если с маяка в них летят пули? Не стреляйте!

Одной рукой я направил дуло его ремингтона в небо. Однако Батис с яростью рванул винтовку на себя и разрядил ее в сторону леса.

— Не стреляйте! Не стреляйте, проклятый австриец! — зарычал я, пытаясь вырвать оружие у него из рук.