Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

Лютики-цветочки у меня в садочке.

Мэри-Энн, Энни, Лиз, Кэтрин и Мэри, взявшись за руки, вокруг шелковицы, припевая:

– Там, где вы ищите одного – двое, где двоих – трое, где троих – четверо.

Кошмарное место, злобное сплетение трущоб, скрывающих грязные человеческие страстишки, где мужчины и женщины питаются джином, где чистые воротнички рубашек – невиданное неприличие, где у каждого жителя синяк под глазом, и никто никогда не расчесывает волосы.

Площадка для игр и приключений.

Лютики-цветочки у меня в садочке.

Тереза, Джоан и Мари, взявшись за руки, вокруг шелковицы, припевая:

– Там, где вы ищите четверых – трое, где троих – двое, где двоих – один, и так далее.

Недалеко от сердца есть узкий дворик, тихая улочка с широкими воротами, в них есть маленькая калиточка, ею пользуются, когда ворота заперты, хотя на самом деле их каждый час отворяют; согласно свидетельству граждан, проживающих неподалеку, вход во дворик редко бывает закрыт.

Площадка для игр и приключений.

Лютики-цветочки у меня в садочке.

Джойс, Анита и Ка Су Пен, взявшись за руки, под шелковицей, шепчут мне на ухо:

– Но вы ведь и сами это знаете.

Справа и слева – глухие стены длиной в восемнадцать – двадцать футов, тянущиеся от самой улицы. Благодаря им после захода солнца во дворе царит полная темнота. Единственным источником света является окно, расположенное в глубине «Клуба рабочих», который занимает все здание, стоящее справа, а также несколько уже не существующих лоджий.

Площадка для игр и приключений.

Лютики-цветочки у меня в садочке.

Я чувствую рукой холодный металл ворот, смотрю в упор на двор, погруженный во мрак. Кэрол приглашает меня войти.

Площадка для игр и приключений.

В упор.

Из огня да в полымя:

Визжа: ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ.

Воя: Трахну тебя – ты уснешь.

Визжа: ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ.

Воя: Поцелую тебя – ты проснешься.

Визжа: ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ.

Из того да в это, из этого да в то, и обратно.

Рассвет, стук почтового ящика, письмо на коврике.

ОН БЫЛ ЗДЕСЬ.

Снова.

Джон Шарк: Следующий звонок.

Слушатель: Я просто хочу сказать, что она – хорошая королева, она – сама Британия.

Джон Шарк: И это все?

Слушатель: Да.

Лидс.

Среда, 8 июня 1977 года.

Все начинается снова:

Когда сойдутся две семерки…

Мчась сквозь очередной жаркий восход к очередной старой сцене в старом парке с разбросанными в нем мертвецами, из Солджерс Филд сюда, все начинается снова.

Утро среды, двери распахнуты, следующее утро после предыдущей ночи, гирлянды содраны, флаги спущены.

На руле – побелевшие костяшки пальцев, сжатые в молитве руки. Педаль – в пол.

В моей голове – голоса, оживленные смертью:

Утро среды – она покрыта плащом, ботинки попирают ее бедра, белые трусы болтаются на одной ноге, розовый лифчик задран вверх, живот и грудь разодраны отверткой, череп пробит молотком.

Машины и фургоны кричат со всех стороны, вопят:

– Двигаемся в сторону Чапелтауна.

Я паркуюсь, я молюсь, я обещаю:

Боженька, миленький, пожалуйста, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось, пожалуйста, сделай так, чтобы это была не она, и если это не она, я оставлю ее и вернусь к Луизе и начну все сначала. Аминь.

Я бросаю «гранаду» Эрика за углом, бегу, ориентируясь на вой сирен, через Чапелтаун.

Чапелтаун – наше место, наш приют на один год, зеленая улица с величественными старыми домами, маленькая неряшливая квартирка, которую мы до краев наполняли сексом, скрываясь от всего остального мира, от моего остального мира.

Я поворачиваю на Реджинальд-стрит: голубые огни вращаются беззвучно, на каждом пороге – ходячие мертвецы с раскрытыми ртами и молочными бутылками, я иду мимо муниципального центра, мимо полицейских в форме, под полицейской лентой, через ворота, на игровую площадку, на старинную сцену, где мы, актеры, двигаем своими деревянными конечностями, чешем свои деревянные затылки деревянными руками, а Эллис смотрит на меня и говорит:

– Господи. Какого хрена…

И они все здесь:

Олдман, Ноубл, Прентис, Олдерман и Фарли; Радкин бежит ко мне через площадку.

А я смотрю на тело, лежащее на полу под плащом, проклиная Бога со всеми его долбаными ангелами, чувствуя вкус крови и приближение конца: